Безучастных не осталось. Некоторые обереги с осторожностью наблюдали за происходящим, некоторые успели активизироваться, некоторые выжидали, но по неизвестной причине и по чьему-то приказу огромное количество стражей бушующим потоком хлынули на арену, а в небе и на земле замелькали тени отмеченных.
— Хранитель Земли, — с толикой угрозы в голосе пробормотал Видар. — Что ты себе позволяешь? Помни, где находишься! Ты не дома! Сейчас ты…
Вот только мужчина не слушал бога Мести, его взор был устремлен на нахмурившуюся богиню Войны, что опешила от такого напора иномирца.
— Неужели ты считаешь, что я не отличу настоящего человека от…
— ЗЕАНТАР…
Громкий голос Хранителя Орсилая оглушил округу. Именно его крик заставил Лазарева осечься. Хранитель Земли вначале устремил свой взор на друга, а проследовал за его кивком, он невольно выпал в осадок. На арену хлынула не только стража, среди смотрителей арены он увидел знакомый алый блеск. Блеск оберегал не только себя, он оберегал смертельно бледную черноволосую женщину безупречной красоты. Оберегал и нёс и на руках куда-то вперед.
— Не слишком ли много ты себе позволяешь, Зеантар? — с интересом в голосе осведомилась Фрея, но смотрела женщина не на иномирца, она смотрела гораздо ниже. — По какому праву ты вообще вмешиваешься в дела Альбарры?
— Если хочешь жить, богиня Войны, — с яростью зашипел Лазарев. — То не смей больше соваться к этому мальчику, иначе я…
Однако довести свои угрозы до конца Хранитель Земли не успел. Ему просто не позволили, потому как откуда-то снизу донесся сдавленный и наполненный невероятным отчаянием и горечью смех:
— Будьте вы все прокляты…
Край Соприкосновения.
Арена Соприкосновения.
Ранее не стало сердца, а теперь из тела вырвали душу. Осталась только пустая оболочка. Время остановилось. По крайней мере, для меня. Розово-голубые глаза потускнели и умерли, как потускнело и умерло всё, что теплилось в моей груди.
— Эй, Дурёха… — сглотнул горько я и из глаз внезапно брызнули слёзы, а внутри что-то надломилось и погибло окончательно. — Дурёха, ну ты чего? Не шути так со мной. Не надо…
Вот только ответа не последовало. Ни знакомой улыбки, ни единого тёплого словечка. Только смерть и пустота. Впрочем, чего еще ждать от мёртвых? Дождь, кровь, смерть и отчаяние. Прямо сейчас это всё, что существовало во всём мире.
Слёзы лились из глаз водопадом. Что-то горькое и мерзкое разрывало не только глотку. Разрывалась грудь. Разрывалась голова. Разрывалось всё тело разом.
«Мой милый… мне… мне так жаль, — сдавлено прошептала Руна. — Мне так… жаль…»
В небе раздавались чьи-то крики. Округа наполнялась непонятным хаосом, но кроме потускневших розово-голубых глаз я ничего не видел. Дрожащими пальцами я невольно провёл по знакомым и некогда страстным женским губами, а затем на прощание коснулся окровавленными устами еще теплого лба.
— Прости меня, Дурёха… Прости… — пробормотал неразборчиво я, глотая слёзы. — Прости… что не спас… Прости… что не успел… Ты… ты стала для меня… всем… Стала первой… кого я полюбил… Ты стала для меня… целым миром… Миром, который отобрали… А если тебя нет в таком мире… То и миру существовать… не нужно…
« Мой разоритель… — чуть не плача произнесла спата. — Если ты так желаешь, то… действуй. Я буду… рядом с тобой. Теперь ты… в своём праве… Фьётра не заслужила… такой смерти…»
Несколько мгновений я неотрывно смотрел в два бездонных розово-голубы омута. Стремительными темпами внутри что-то погибало, разрушалось и трещало по швам. Пальцы коснулись век, и я мягко их прикрыл, а затем в последний раз поцеловал Дурёху в лоб. Руки сорвали с плеча остатки одежды и бережно обмотали голову Фьётры и через миг, она исчезла в пространственном кольце.
— Прости, Дурёха… Прости и прощай… — прошептал я одними губами, упираясь руками в грязь и пытаясь подняться с колен.
В какой-то миг ослабленные конечности разъехались в стороны, боль усилились, раздался жалобный звон цепей, и я со всей силы приложился лицом о слякоть, да так и продолжил лежать, а затем из-за всего нахлынувшего безумия, из-за убийства Дурёхи и из-за столь унизительного шлепка мордой о грязь, я с отчаянием в голосе просто-напросто засмеялся. Засмеялся, как умалишенный глупец. Хотя из глаз продолжали хлестать слёзы горечи и утраты, но внутри меня что-то неуловимое разрушалось, ломалось и изменялось, а ярость и горечь, поглощая сознания, всё продолжали нарастать.