Ур-Сарш ни на что не рассчитывал: он вызвался руководить рейдом, чтобы сбежать из становища, опостылевшего до тошноты. Спокойная, размеренная жизнь никогда не привлекала его, а в последние годы опротивела совсем. Он терпеть не мог охотиться на диких козлов или пасти их прирученную родню в срединных степях. Нет, Ур-Сарш помнил прежние дни, когда вместо скота воины пригоняли в становище вереницы связанных рабов, когда единственным орудием труда в руках зеленокожего была его каменная секира, предназначенная крушить черепа врагов. И теперь, получив шанс умереть так, как должно орку, старик не собирался его упускать. Он вломится в ряды гномов первым; растаптывая недоростков, будет рубить их косматые головы, принимать грудью заряды пороховых самострелов, прикрывая идущих следом соплеменников. Получив смертельную рану, он опустится на залитую кровью землю, и последним, что он услышит, будет священная музыка Зара, бога войны: хруст сминаемых доспехов, тяжелый лязг сталкивающихся клинков, стоны раненых. Но для осуществления этой мечты сперва нужно было выполнить задачу разведки: начертить на козьей шкуре схему подходов к гномьей крепости. Главное было, не выдать себя, ползая по скалам — ведь тогда орки лишатся единственного преимущества, на которое рассчитывали в этих проклятых горах, — неожиданности.
Ур-Сарш знал, какие опасности могут подстерегать маленький отряд во время возложенной на него миссии, знал, как избежать большинства из них, был готов встретить любое препятствие лицом к лицу и готовил к тому же своих неопытных спутников. Но то, что они увидели, добравшись до холмов в самом начале предгорий, все-таки застало его врасплох.
— Так и должно быть? — спросил Краазг, прервав затянувшееся молчание.
— Нет, — нахмурился Ур-Сарш, продолжая вглядываться в многочисленные столбы черного дыма, поднимающиеся над склонами. — Не должно.
— Похоже на пожар, — сказал Гром-Шог. — Гномьи заводы горят.
Он был немного сообразительнее своего товарища, а значит, мог прожить дольше.
— А разве заводы не дымят? — спросил Краазг недоуменно. — Там вроде жгут что-то?
— Гномы не позволяют дыму от своих очагов уйти просто так, — объяснил Ур-Сарш. — Они запускают его в машины, чтобы тепло давало им жизнь. Или вроде того.
— Слишком уж много его здесь, — сказал Гром-Шог. — Заводы горят.
— Да, — согласился Ур-Сарш. — Горят.
Вновь замолчали. Зрелище завораживало. Ветер сносил дым, размазывал его по небу, рисуя диковинные узоры, среди которых чудились лица, оскалившиеся в жестоких ухмылках. Чужие лица, не принадлежащие ни одному из известных племен, не способные смеяться или рыдать. Лица, ждущие по ту сторону пропущенного смертельного удара.
Гром-Шог поморщился, прогоняя видение, и сомкнул пальцы на отполированной рукояти шипастой палицы, висевшей за спиной. Прикосновение к оружию придало ему уверенности. Дым как дым. Никаких лиц. Никаких ухмылок.
— Что делаем? — спросил он, хотя знал ответ.
— Идем, — буркнул Ур-Сарш. Ему почему-то совсем не хотелось двигаться вперед. Это была не трусость и даже не осторожность — первобытное, звериное чутье, до сей поры ни разу не подводившее его. Там, за гранитными укреплениями гномов, уже не осталось ничего, что имело бы какую-то ценность. Разведка провалилась, не успев начаться, готовящийся набег не состоится, а значит, и погибнуть в бою не удастся — он уже понимал это. Но отступать не собирался.
Решившись, Ур-Сарш выбрался из канавы, служившей им убежищем, встал во весь рост. Если бы гномы следили за предгорьями, они наверняка тут же заметили бы его. Но на каменных бастионах больше некому было осматривать подступы сквозь подзорные трубы. Трое орков оставались последними живыми существами на несколько миль вокруг.
Щенки вылезли следом, напряженные, словно натянутая тетива, готовые в любой момент нырнуть обратно, укрываясь от выстрелов дальнобойных аркебуз.
— Им не до нас, — сказал Ур-Сарш. — Можно не прятаться.
— Откуда знаешь?
— Шрамов больше, — ощерился вожак. — Вот и знаю.
Щенки кивнули. Троица неспешно направилась к скалам. Лес здесь был полностью вырублен, чтобы не закрывать обзора и не мешать стрелкам на стенах выбирать себе цели. В подобных местах любой воин чувствует легкий холодок в груди, даже если настоящей опасности нет. Арбалетный болт или пуля страшны не потому, что убивают сразу, а потому, что не позволяют увидеть сразившего тебя врага, не дают последнего шанса достать его, лишают пьянящей радости рукопашной схватки. Орк, заколотый мечом или зарубленный топором врага, сразу отправляется к Зару — все еще обливаясь кровью, входит он в костяной шатер великого бога войны и приносит клятву вечной верности. Тот же, кто падет, не добравшись до врага, сраженный лучником или аркебузиром, долгое время вынужден будет скитаться по полю битвы бесплотным духом, не понимая, что произошло и куда подевались боевые соратники. Недаром метательные керны, единственное дальнобойное оружие орков, не применяются против сородичей — как бы ни были сильны разногласия между племенами и каганатами, обитатели пустыни никогда не преграждали друг другу путь в небесную армию.