ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ — Жизнь, стремящаяся быть максимально быстрой, чтобы представлять тело (если оно вообще есть) так редко, как ему и должно являться перед внимательным и бдительным наблюдателем — в толпе, в доме, а также на открытых участках земли и среди животных. Эта жизнь сводит к минимуму использование таких средств существования, как эмоциональная окраска, выразительный жест, слова и воображение, включая пробуждение, размыкание глаз и пережёвывание, если еда обнаруживается в пределах скрежещущего рта.
ЗАКОННЫЙ ЯЗЫК ЗВЕРЯ — Четыре, шесть или девять слов, которые технически и юридически составляют весь спектр возможной лексии, что может извергаться или иным образом вырываться из головной структуры Альбертов.
ОКОЛОСТУПАНИЕ — Акт спутывания, привязывания или обвивания ступней. Это ритуал недееспособности, применяемый к мальчикам. Когда ступни мальчиков скованы таким образом, они вынуждены бежать наперегонки к определённым местам желаемого обитания: к горе, к дому, в объятия матери.
ДЖЁРКИНС — Первый фермер.
НЕБЕСНЫЙ ПЕРЕХВАТ, ИЛИ АГЛОМЕРАТ — Преграда, создаётся птицами в тех случаях, когда свет спроецирован от источников солнца, закреплённых на холмах и реках, что вызывает видения участников: узоры, плёнки, «облака». Агломерат — криптоним небесного перехвата и шумовой передачи образованных из ветоши форм.
ВОЛЬФРАМ — 1. Закалённая форма металлов гнева и ярости. 2. Ископаемое поведение, вмёрзшее в горные склоны, изображает семь сцен побега и четыре повода дышать, будучи мёртвым.
ПРОВОДА УТОПЛЕНИЯ — Металлические элементы внутри рек и потоков, оказывают магнитное притяжение на пловцов.
РИТОРИКА — Искусство делать жизнь менее правдоподобной; расчётливое использование языка не для того, чтобы вызвать тревогу, а чтобы нанести нашим отвлечённым умам как можно больше вреда и должным образом настроить слушателей на такую боль, которая им и не снилась. Из контекста известно, что любовь и безразличие есть формы языка, но мудрое добавление пунктуации убеждает нас в том, что есть и другие виды вреда — тире даёт читателю чёткий сигнал о том, что они приближаются.
ПОГОДА
УБИЙЦА ПОГОДЫ
Им было и жарко, и холодно там, некоторые там родились, большинство там умерло. Жилищами им служили коробки, палатки, выскобленные собаки, кирпичные башни и настоящие дома. Одни зарылись в траву; другие устроились в тени; многие трудились в доме, рассеивая рис и книги, и им разрешалось спать на полу. Нельзя было ни расправлять одеял, ни стелить простыней. Запрещалось возводить барьеры, ширмы, углы, подрезать, укладывать, подвешивать тряпки. Они укрывались друг от друга и спали, свернувшись жаркими цепями тел. Никто не мог заснуть больше, чем на один сон. Сон случался днём, и сон был бурей, и бурей было всё, что можно назвать.
Дни стояли холодные и жаркие, и солнце было причиной того и другого. Человек имел два имени. Пёс пробил стену, её поглотили. Шерсть доставали отовсюду, и даже чьи-то волосы могли быть украдены. В башне мужчина держал дозор. От железного основания трав на мужчину смотрел мальчишка, а из канавы за дорогой за ними следили, поедая зерно из своих сумок, женщины. Поедание держалось в тайне. Мальчишки принесли фрукты с реки, их избили. Сначала были накормлены остатки людей после первой бури. Они пили воду и рыдали.
Так и не родившихся выливали в реку. На протяжении многих лет они потом строили кожу, чтобы жить внутри, а дыры пробивали ветряным стволом. Жилища стали маленькими. Некоторые перебрались под землю, но ветер там был таким плотным и быстрым, что большинство умерло в грязи. Когда светило солнце, у женщины горели руки, и её держали подальше от собственного дома. Женщины пели и строили цветы из опилок, умоляя о возвращении. Они уходили жить к реке, и весной их, как правило, срезали слепые ветераны бурь, которые кружили вдоль побережья, выслеживая дичь. Нельзя было ни спасать, ни медлить; любое движение должно убить ветер, в противном случае ты сам мог быть удушен тряпкой и похоронен. Когда река становилась спокойной, мужчины строили лодки. Ни один больше не возвращался. Но волосы мужчины могло задуть обратно в решётку, и в этот день его жена произносила в отрепье свои мольбы и пила воду одна.