«Анцитаур» молчал, индикатор опасности – подавно, в общем, все как обычно, за маленьким исключением – шли они за «богомолами» туда, где редко кто из простых смертных бывал. А если и бывал, то, судя по всему, возвращался со сдвинутой психикой. Что же там такое? – гадал Костя, придерживая Гнездилова на плече, как мешок с мукой. Несколько раз Костя вопросительно поглядывал на Базлова, но, казалось, майора ровным счетом ничего не заботило, а предстоящая вылазка в неизвестность была всего лишь очередным приключением. Странно, думал Костя, совсем недавно он и слушать не хотел о прошлом, а теперь чуть ли не бегом туда. Он даже позавидовал выдержке майора. У него самого зубы ныли, как перед экзаменами, а тут еще Гнездилов ворочался, стонал и норовил исторгнуть содержимое желудка.
«Богомолы» не направились, по, казалось бы, самой короткой дороге, вдоль Теремного дворца с шатровой крышей и широкими лестницами, взбегающими к его подножью, а почему-то пошли со стороны Ивановской площади, где теснились все те же убогие палаты, которые Костя, хоть убей, не воспринимал как что-то изящное и ценное, разве что с исторической точки зрения. Впрочем, в исторической архитектуре он не разбирался. Пахло цветущей сиренью и лошадиным навозом, в траве копошились курицы. Пробежала рыжая собака, глянув на Костю ошалелыми глазами. Какая-то старуха в кокошнике высунулась в оконце и перекрестилась:
– Свят-свят-свят…
В отдалении поп с огромным крестом на груди, оглядываясь, бежал так лихо, что с ходу налетел на столб и упал в лужу.
Издали донеслось:
– Не замай! Сам я!
Костя узнал голос Ивана Лопухина. Должно быть, застряли в яме, решил он, телега-то груженая. Базлов на всякий случай вытащил пистолет. «Анцитаур» ясно и точно сообщил: «Будь настороже!» Костя завертел головой, пытаясь определить источник опасности. Экзомышцы «титана» сами собой напряглись. Ого! – успел подумать Костя. Но источник опасности исчез так же внезапно, как и появился. «Анцитаур» прошептал: «Отбой…» Костя так ничего и не понял.
Вдруг все изменилось, словно сдернули гигантское покрывало, куда-то пропали грязь, лужи, поп, заборы и низенькие церкви, и Костя, который плохо ориентировался в семнадцатом веке, сообразил, что они вернулись назад – в настоящее, и в этом настоящем гнать куда-либо Верку глупо и опасно: все равно или попадет в лапы тех же самых «богомолов», или к выродкам забредет, или, того хуже, прямиком на обеденный стол «жабакам». От одной этой мысли Костю передернуло. Он на мгновение представил, что его самого пожирают, и посмотрел на небо в надежде, что белое кольцо лохматых облаков с закрученными против часовой стрелки завихрениями исчезло напрочь, как дурное наваждение. Однако оно, как прежде, висело над Кремлем, в центре его синело вечернее небо, а снаружи этого кольца ходуном ходили черные-черные тучи. Это был знак того, что ничего не изменилось, не рассосалось, не испарилось, пока он пребывал в семнадцатом веке, что генерал ждет и что от него, Кости Сабурова, действительно зависит если не судьба всего мира, то, по крайней мере, судьба страны.
Базлов убрал пистолет, давая тем самым понять, что опасности нет и не предвидится. Телега и «богомолы», обогнув колокольню Ивана Великого, приближались к деревьям Тайницкого сада.
Серега Гнездилов ожил и собрался рыгать. Кошка Дуся зашипела, как змея. Базлов не очень уклюже подался в кусты, откуда поведал умиротворенным тоном:
– С возрастом сноровка теряется, а опыт остается…
К чему он это? – подумал Костя, ссаживая Гнездилова на землю, ничего не пойму. Со стороны Арсенала мелькнул «протеиновый матрикс». Верка на всю площадь звала:
– Дуся, Дуся, Дуся… кыс-кыс-кыс…
Телега Лопухина скрипела уже на спуске к Тайницкой башне. Маленькие головы «богомолов» последний раз мелькнули в просветах деревьев.
С другой стороны, слава богу, что все цело: сияют золотые маковки церквей и горделиво торчат шпили башен. Ничего не испепелили и не взорвали, думал Костя, озираясь, словно на чужой планете. Генерал слово держит, а это главное. И Верка цела, только раскраснелась от волнения, как земляника. Эх, почему я ее не поцеловал? – вздохнул Костя.