Маловероятно. Каллистон держал болтер наготове, пока шел к позиции маркера Фэрета, а все его чувства были настороже. Он прекрасно осознавал опасность, а также вероятность.
На Просперо был еще кто-то живой.
— Как ты себя чувствовал, увидев, что стало с твоим миром?
Вопрос удивляет меня. Какая разница, что я вообще чувствую? Проводись это дознание представителем оккупировавших планету войск, мне бы следовало ожидать вопросов относительно расположения остатков моего легиона, о незначительных возможностях выживших воинов — по крайней мере относительно военных аспектов.
Но этот допрос довольно странный. Меня мучают сомнения, что я здесь не просто ради информации. Нет, мой невидимый собеседник жаждет чего-то другого.
— Неудобно, — отвечаю я. — Но ничего более. Мы знали, чего ожидать. Мой сержант — провидец, и он в общих чертах описал, что произошло.
При упоминании Арвиды мне стало интересно, жив ли он еще. Возможно, его сейчас допрашивают в такой же камере или же он лежит бездыханный в стеклянной пыли города.
— Неудобно? — повторяет он.
Слова, похоже, раздражают дознавателя, и его дыхание становится неровным.
— Вы — слабаки, — выдыхает он, и голос становится резким и обвиняющим. — Вы вернулись сюда, чтобы собрать обломки того, что позволили уничтожить. Будь это мой мир, я бы никогда не покинул его. Я бы убил любого врага, посмевшего приблизиться к нему, и плевал бы на приказы примарха. Вы были слабы, капитан Каллистон. Слабы.
Он акцентирует внимание на этом слове, будто выплевывая его. Я ощущаю приближение дознавателя. Теперь он стоит прямо возле стула, едва вырисовываясь во тьме. Меня обдувает горячим и едким, похожим на собачье, дыханием.
— Если бы мы знали… — начинаю защищаться я. Не знаю, почему чувствую необходимость в этом. Неважно, что собеседник думает обо мне, ибо совесть моя чиста.
— Если бы вы знали! — взрывается он, прерывая мой правдивый ответ. На мое лицо летят капли слюны. На мгновение кажется, будто он впал в ярость, но я затем понимаю, что воин смеется. — Только послушай себя, Тысячный Сын. Вы всегда были такими надменными, исследуя миры, которые другие легионы завоевали благодаря своей доблести, и бахвалясь пониманием того, что мы нашли для вас. Вы никогда не любили марать руки кровью. О, нет. За вас это всегда делали другие, чтобы вы больше времени могли проводить в своих библиотеках. Вы хоть знали, какими ничтожествами мы вас считали?
— Прекрасно знали, — отвечаю я.
Это действительно так — мы понимали, насколько сильно наши братья не доверяли нам, и поэтому старались не провоцировать их. Он глубоко заблуждается, говоря, что мы бахвалились своим пониманием. Вместо этого мы скрывали свои знания, пытаясь не демонстрировать их без лишнего повода. Как оказалось, наши инстинкты лишь усугубили положение вещей.
— Вы знали? Вы могли сражаться как воины вместо того, чтобы использовать колдовство. У вас ведь был выбор. Я не понимаю вас.
А был ли у нас выбор? Просперо был миром, пропитанным психическими возможностями Великого Океана. К худу или добру, он коснулся всех нас. Не думаю, что мы могли бы отказаться от данных нам возможностей, хотя понимали, что при этом раздражаем другие легионы.
Но теперь этот вопрос уже лишен всяческого смысла. Мы сделали то, что сделали, и ни одна сила во вселенной не способна изменить прошлое.
— Мы сражались, — говорю я, вспоминая завоевание Сорокопута, когда сам Магнус вел нас в бой. Он был величественен и могуч, как Русс или Лоргар, каждой своей частичкой походя на воплощение мечты Императора о возлюбленном сыне. — Мы играли свою роль.
— Больше нет, — звучит ответ, грубый от нескрываемого торжества. — Ваша роль подошла к концу. Ваши пирамиды разрушены, а хребет вашего примарха-ублюдка сломан.
Он ненавидит нас. Даже после укрощения моего легиона его ненависть не угасла. Возможно, именно поэтому он привел меня сюда. Чтобы позлорадствовать. Мой внутренний взор постепенно возвращается, и я ощущаю бурлящее в дознавателе раздражение. Его оставили здесь, в то время как остальные направились для дальнейших завоеваний. Это один из источников его злости. Вскоре он выплеснет ее на меня.
Но не верю, что все дело только в этом. Я понимаю, сколь много пока скрыто от меня. Почему Просперо был уничтожен? Кто именно обрек нас на эту участь? Неведение для меня большая пытка, чем все, что приготовил дознаватель. Умереть, так и не узнав истину, будет самым печальным исходом, который лишь подтвердит сомнения Арвиды в отношении необходимости нашего возвращения.
Могу ли я воспользоваться неуравновешенностью дознавателя в собственных интересах? Выдаст ли он секреты, если мне удастся вывести его из себя? Это опасный путь. Его едва сдерживаемый гнев схож со звериным, он дикий и всепоглощающий. Но мне нечего терять. Мой легион рассеян, примарх исчез, родная планета превращена в безжизненную скалу. Мне хотелось бы услышать пару ответов перед тем, как он утратит контроль над полыхающим внутри него пламенем и завершит этот разговор.
— Магнус не умер, — говорю я. — Я бы понял, если бы он погиб. Мы вернулись именно в надежде отыскать его. Но, похоже, тебе и так известно все о нас и о том, что случилось с этой планетой. Ты намекаешь на нечто большее, о чем я могу только догадываться. Но раз тебе известно столь много, а мне так мало, не думаешь ли ты, что вопросы следовало бы задавать мне?
В кромешной тьме я заметил лишь мимолетную вспышку грязно-серого цвета. Вырвавшаяся из тьмы перчатка схватила меня за шею. Пальцы болезненно сомкнулись под подбородком и над металлическими узами, удерживающими мою голову.
— Ты для меня всего лишь добыча, предатель, — донеслось до меня грозное рычание. — И ничего больше. Только попробуй забыть об этом, и твоя смерть будет мучительной.
Я не особо боюсь его угроз. Хотя, пытаясь вдохнуть, я понял кое-что другое. Мои черпаемые из эфира силы возвращаются. Пока они слабы, но это ненадолго. Возможно, он знает об этом, а может быть и нет. В любом случае у меня появился крошечный шанс. Чем дольше будет продолжаться допрос, тем сильнее я буду становиться. Возможно, лишь возможно, мне удастся сломать оковы.
Бездарные Воины всегда недооценивали способности разума, скорее всего из-за того, что мы, Одаренные, старались не пользоваться ими без нужды.
Он разжимает кулак, и я глубоко вдыхаю насыщенный кровью воздух. Дознаватель делает шаг назад, хотя я все еще слышу его тяжелое дыхание. Ему с трудом удается усмирить гнев, но тот словно дикий хищник, рвущийся с ослабленного поводка.
— Сколько человек было в твоем отделении? — спрашивает он, с трудом взяв себя в руки.
Это хорошо. Надеюсь, у него много подобных вопросов. Я буду отвечать на них как можно подробнее, позволяя в это же время возвращаться контролю над эфиром.
— Девять, — отвечаю я, и хотя говорю сердито и неохотно, во мне просыпается радость в преддверии грядущего. — Нас было девять.
Когда Каллистон подошел, Фэрет сидел у основания колонны. Она возвышалась на два метра, остальная же ее часть была разрушена, усеивая окружающую землю обломками. Неподалеку виднелись другие останки зданий, от некоторых из них остались лишь висящие над краями воронок раскачивающиеся балки.
— Что там? — спросил Каллисон, приблизившись к Фэрету.
Тот без лишних слов указал на землю.
Среди битого камня лежала перчатка. Каллистон поднял ее и повертел на свету. Цвета латуни, она могла в любой момент развалиться на куски. Перчатка явно была от комплекта силовых доспехов легионеров астартес — ни один смертный не смог бы носить ее. У нее отсутствовали два пальца, и пустые обрубки почернели от гари. На тыльной части, там, где основная керамитовая пластина защищала кулак воина, была нанесена руна. Она не казалась здесь неуместной. Даже Каллистон, которого едва ли можно было назвать экспертом в искусстве, признал, что ее вырезали с великим мастерством.
— А какие наши братья пользуются рунами? — спросил он самого себя.
Каллистон опять вспомнил нападение на Сорокопут, название, которое его легион дал Заливу Ковчега Секундус. Именно там Магнус впервые столкнулся с Руссом, чтобы сохранить библиотеки авенианцев. Это был ужасный день. Каллистон своими глазами видел, как Русс с неутолимой жаждой разрушения в глазах мчался по дороге, и казалось, что космические десантники вступят в бой со своими братьями. Он помнил чистое величие Волков Фенриса, заключенную в их гигантских телах потрясающую мощь. Да, на какое-то время их удалось задержать с помощью колдовства, но в конечном итоге они бы сломали барьер. Волки продолжали бы идти, несмотря на потери, словно вылетевший из орудия снаряд.