Но в этом не было смысла. Вообще никакого смысла.
Доспехи моего собеседника, которые в кромешном мраке казались серыми, на самом деле грязно-белого цвета. Некогда его наплечники были выкрашены ярко-синим, хотя теперь каждая видимая поверхность его доспехов покрыта толстым слоем коричнево-красной грязи.
Так он — Пес Войны. Или, как они стали называть себя, Пожиратель Миров. Принятое имя нелепо, ибо оно искажает все, за что должны бороться легионеры астартес. Хотя, насколько я понимаю мировоззрение воинов других легионов, оно прекрасно отображает сущность. Они пожирают планеты. Мне приходилось слышать истории о погромах, учиняемых безумными последователями Ангрона, от которых все внутри меня сжималось. Единственный легион со схожей репутацией — Волки, поэтому неудивительно, что сначала я подумал, будто меня удерживает один из Руссовых псов.
Пребывая во мраке, я представлял, что мой дознаватель будет походить на зверя, мечущегося на грани безумия. Практически так и оказалось. Пожиратель Миров стоит с непокрытой головой, демонстрируя совершенно искаженные черты лица. Его кожа бронзовая и гладкая, под бровями таятся глубокие тени. У него длинные скулы и массивный подбородок. Его полностью обритая голова целиком покрыта шрамами. Вдоль висков через равные промежутки торчат железные штифты. В другом легионе они бы указывали на срок службы, но я знаю об их истинном предназначении. Как и в случае со всеми Пожирателями Миров, это вживленные под кожу имплантаты, давно запрещенные Императором. Их запретили не просто так. Они ускоряют приступы гнева и усиливают его, превращая и без того накачанную тестостероном машину смерти в настоящего уничтожителя всего живого.
Но есть кое-что еще. Стоящий передо мной космический десантник не простой Пожиратель Миров, если подобное о них вообще можно так сказать. Некоторым избранным воинам из этого вселяющего ужас легиона удалось прославиться даже вне пределов своего замкнутого братства. Он — один из них. Даже без помощи ослабленного внутреннего взора я понимаю, что нахожусь в присутствии Кхарна, капитана восьмой штурмовой роты и советника примарха. Если мне нужно подтверждение того, что смерть моя близка, то оно перед глазами.
Он смотрит на меня. Его глаза желтого цвета, словно скисшее молоко, с красными кругами там, где веки оттянуты назад. На висках пульсируют вены, темными петлями бугрясь на натянутой коже. На подбородке все еще висит слюна. Если мне когда-нибудь захочется представить психопата, то я непременно вспомню этот образ. Кхарн кажется практически пародией на самого себя, апофеозом смертоносного безумства, ходячий котел рвущейся наружу жажды крови.
Он не всегда был таким. Даже в историях, которые мне приходилось слышать, он был яростным, но не безумным. Что-то изменило его. Что-то ужасное.
— Почему я здесь? — спрашиваю я.
Кхарн улыбается, но без насмешки. Кажется, будто его лицевые мускулы сами по себе искривились в оскале, который он уже не может сдерживать.
— Я здесь по той же причине, что и ты, — говорит он. — Чтобы копаться в обломках, выискивая что-нибудь ценное.
Даже в моем ослабленном состоянии эта картина вызывает удушающий горький смех. Я не могу представить, как Пожиратели Миров что-то ищут. Они — лишь машины разрушения и ничего больше.
— И ты нашел то, что искал?
Кхарн кивает.
— Глубоко под Тизкой есть одна каверна. Ты знаешь ее — Отражающая Пещера. Мы предполагали, что, несмотря на тщательность Волков, они могли забыть о ней. Я приказал оттуда кое-что вынести.
Кхарн достает из доспехов железный кулон. Он имеет форму волчьей головы, воющей на фоне полумесяца. Металл черный, словно его слишком долго продержали в огне.
— Лунный Волк, — говорит Кхарн. — С его помощью твой примарх связывался с Гором. Когда-то он был частью доспехов Магистра Войны, поэтому они обладают симпатической связью.
Он говорит так, будто эти слова могут для меня что-то значить, хотя я изо всех сил стараюсь понять их смысл.
— Им можно воспользоваться вновь, а Гор пока не желает вступать в разговоры. Кулон будет уничтожен, и тем самым закроется еще одна потенциальная брешь в нашей защите. Затем, хвала богам, я смогу заняться более полезной работой.
— Не понимаю, — говорю я, и от упоминания богов мне становится неуютно. — Причем здесь Гор? Что здесь случилось?
На этот раз Кхарн не улыбается, но я чувствую внутри него злобное удовлетворение. Даже больше. Он сгорает от агонии, агонии, которую можно заглушить лишь убийством. Кхарн прибыл на Просперо не только ради Лунного Волка.
— Ты и правда ничего не знаешь, — говорит он. — Я хотел выпытать что-нибудь полезное, но вижу, ты ничего не знаешь. Поэтому я буду мучить тебя иначе.
Он наклоняется вперед, и я отшатываюсь от его дыхания, воняющего сырым мясом.
— Слушай меня, Тысячный Сын, и я расскажу тебе историю. О великих переменах, происходящих в галактике, о крушении всех надежд твоего примарха и финальном триумфе благородного сильного над трусливым слабым. А затем, прежде чем убить тебя, о последней цели этого крестового похода, который люди в своем бесконечном неведении начинают звать Ересью.
От стрельбы закладывало уши. Болтерные снаряды разрывались в окружающих стенах, размалывая их в пыль. Враги также подтянули тяжелое оружие. Над головой Каллистона пронеслась ракета и врезалась в каменную балюстраду в пяти метрах от его позиции.
Капитан Тысячи Сынов лежал в старой воронке где-то в районе центра города. Вместе с ним у самого края вздыбленной земли прятались два воина его отделения, их плечи сотрясались раз за разом, когда они выпускали во мрак очереди реактивных снарядов. Вражеский огонь был настолько плотным, что им едва удавалось отстреливаться, и теплый ночной воздух то и дело прошивали летящие в их направлении трассирующие снаряды. На дне воронки неподвижно лежало четвертое тело.
— Приготовиться к отступлению, — приказал Каллистон, наблюдая за тем, как заканчиваются снаряды в магазине. У него не оставалось иного выбора. Из-за темноты и расстояния он не мог определить количество врагов, но, судя по всему, к ним приближалось не менее тридцати космических десантников. Эту позицию им не удержать.
— Куда, брат-капитан? — спросил Леот, один из двух выживших Тысячных Сынов. В его голосе не чувствовалось страха, но звучал укор. Он понимал, насколько малы их шансы.
— К транспортнику, — ответил Каллистон, заменяя магазин. — Но не напрямик. Прорвемся к колоннаде, а оттуда пойдем в обход.
По болтерным вспышкам он вычислил ближайших врагов, затем вылез на край воронки, выпустил прицельную очередь и закатился обратно в укрытие. Едва капитан приземлился, как толстый слой земли, стекла и мусора, на котором он лежал еще мгновение назад, разметало вражеским огнем. Затем в его сторону понеслись новые болтерные снаряды, а над головой просвистела вторая ракета.
— Пошли, — произнес Каллистон, приказывая бойцам двигаться вперед, пока сам он прикрывал отступление.
Стараясь держаться в тени воронки, оба космических десантника побежали к дальнему краю кратера. Взобравшись наверх, они бросились вперед. Каллистон добрался до склона, выпустил еще одну очередь и рванул следом. Он стремительно поднимался по неровной земле, ощущая, как та дрожит от рвущихся вокруг снарядов.
Затем Каллистон оказался на уровне улицы и бросился за боевыми братьями, высматривая по пути укрытие.
Слишком поздно капитан понял, что оттуда, куда они направлялись, к ним приближались новые враги.
— Нас атаку… — начал было он, но умолк, заметив клубящийся шлейф ракеты.
Она врезалась в землю прямо перед ним, ввергнув его в ревущую смесь боли и кувырков. Каллистон почувствовал еще несколько ударов по доспехам, один из которых пришелся ему в грудь. От близких взрывов тело капитана подбросило вверх, а затем он врезался во что-то неподатливое. Его спина болезненно выгнулась, и он почувствовал, как дробятся кости правой ноги. Зрение Каллистона помутилось, а окружающий мир окрасился плывущей смесью цветов.
До него смутно донесся топот приближающихся шагов и обрывистый рев болтеров. К его лбу приставили ствол, который резко звякнул о гладкую поверхность шлема.