Арвида прибыл к месту высадки как раз вовремя.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как тела пилотов тащат по земле, оставляя следы крови на острых осколках. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как на корпус транспортника устанавливают бронебойные заряды. Как раз вовремя, чтобы услышать сиплый смех берсерков, вылезающих из машины.
Вокруг опустевшего десантного отсека собралось двадцать семь Пожирателей Миров. Один из них лежал в пыли с пробитыми болтерными снарядами доспехами. Другими жертвами были лишь двое воинов Тысячи Сынов, которых оставили охранять транспортник. У них не было шансов выстоять.
Арвида пригнулся, спрятавшись за спутанным ограждением из наполовину расплавленных балок в тридцати метрах от них. На глазах сержанта с его братьев сорвали шлемы. Берсерки принялись раз за разом наносить удары по ничем не защищенным лицам. Их головы безжизненно мотались из стороны в сторону, превращаясь под бессмысленным градом ударов в сгустки крови и выпирающих хрящей. Пожиратели Миров вновь и вновь взрывались смехом, радуясь каждому меткому удару.
Арвида отвернулся. Он чувствовал злость, но не на воинов Ангрона. Они были обычными дикарями и давным-давно утратили все, кроме бессмысленной жестокости. Настоящая злость сержанта была направлена на Каллистона, который привел их сюда вопреки его совету. Капитан всегда слишком сильно верил в судьбу. Саму мысль о том, что Магнус может ошибаться или что лидерские качества примарха переоценены, он категорично отвергал. Так оно и было. Им следовало оставаться в космосе, пытаясь найти других выживших, после чего восстановить легион. Просперо был лишь кладбищем.
Но даже сейчас многое оставалось неясным. Арвида еще мог понять, почему на Просперо побывали Волки, но с Пожирателями Миров все обстояло совершенно иначе. Эти два легиона действовали заодно? Против Тысячи Сынов обратились все остальные легионы? Если так, то почему сейчас? И для чего? Пожиратели Миров сорвали с поверженных воинов остальные части доспехов, после чего началось настоящее осквернение. Крики и рев разорвали безмолвие мертвого города.
Арвида взглянул на дисплей шлема. Все его отделение погибло, маркеры их жизненных показателей погасли. Он остался один на один с врагом, которого ему не одолеть.
Безопаснее всего было бы отступить, скрыться по тихим улицам и ждать изменений. Он понимал, что довольно скоро ему придется уйти, но творившееся у него перед глазами изуверство оскорбляло все законы честного ведения войны. Его легион никогда их не нарушал.
Сержант поднялся из-за укрытия и плавным движением вскинул болтер. Прицелившись, Арвида увидел путь, который в будущем проделает снаряд, и несколько успокоился из-за того, что выстрел окажется метким. Он нажал на курок, затем стремительно развернулся и бросился в тень.
Арвида не увидел, но услышал, как капитан Пожирателей Миров рухнул на землю с расколотым надвое шлемом. Затем сержант услышал яростный рев и топот сорока ботинок, когда банда помчалась на звук выстрела.
Он бежал, стараясь не поднимать голову, ныряя и уклоняясь от болтерных снарядов. Резкие и свирепые звуки погони громом раздавались у него в ушах. Если Пожиратели Миров поймают его, то ему повезет, если он умрет быстрой смертью.
Арвида побежал еще быстрее, едва замечая уходящие в ночь остовы зданий вокруг. Он знал, что этот выстрел был необдуманным. Даже глупым.
Но по крайней мере на какое-то время он испытал облегчение.
От его силы захватывает дух. Кажется, будто от легионера астартес в нем осталась лишь безудержная ярость. Его кулаки размываются в воздухе, ведомые огромной физической мощью могучего тела. Он безоружен, но это и не важно. Он создан для того, чтобы крушить врагов голыми руками.
Кхарн постоянно атакует, используя малейший шанс пробить защиту. Я отбиваюсь изо всех сил, целясь в его единственное уязвимое место. Я вижу его разум таким, каким он станет в будущем — источником неутолимой и вечной жестокости. Краткий миг, в котором я видел иного Кхарна, ушел безвозвратно, и теперь осталась лишь его извращенная часть. Я могу атаковать его разум, напрягая телепатические мускулы так, как он свои невообразимо мощные физические мышцы, хотя, боюсь, мои атаки едва ли наносят ему сколь-либо ощутимый урон.
Он уворачивается от порожденных варпом ударов, которые сразили бы более слабых противников. Я понимаю, что наношу ему раны, но он не обращает на них внимания. Скорее всего, мне не удастся причинить ему боли сильнее той, которую он наносит себе сам.
— Колдун! — вновь ревет он и идет на меня, размахивая руками.
Я отпрыгиваю в сторону и врезаюсь в металлическую стену камеры, еле уклонившись от его кулака. Тогда я высвобождаю все, что у меня есть — вихрь выжигающей память боли, способный разорвать человеческий рассудок и растворить его, словно магнезий в воде.
Но рассудка в нем осталось так мало, что он едва пошатнулся.
Я пытаюсь воспользоваться уязвимостью и наношу тяжелый удар в голову. Мой кулак попадает в цель. Удар хорошо поставлен, и я бью изо всех сил. Его голова запрокидывается назад, и кровь смешивается в воздухе со слюной.
Затем мне приходится уклоняться от яростного ответного удара. Он подобен вихрю, буре ударов. Я чувствую сильную боль, когда его ботинок попадает мне в бедро. Слышится громкий хруст кости.
Я отползаю от него, распластавшись по полу. Меня вновь бьют ногой, ломая бедренную кость. Без доспехов я с трудом могу противостоять столь мощным атакам. Мое отрицание очевидного достойно лишь смеха.
Я перекатываюсь на спину, и кулак с силой врезается в пол рядом с головой.
Кхарн возвышается надо мной. Из его рта идет пена, глаза вылезают из распухших глазниц.
Меня погубила моя же жалость. Жалость — единственное чувство, которого он больше не может выносить, ведь она напоминает о том, кем он некогда был. Не предложи я ему исцеление, возможно, он бы оставил меня в живых. Наверное, он сумел бы доказать мне правоту своей цели, и я бы присоединился к освобождению галактики, как он выражался.
Но меня не оставляет мысль о том, что все же следовало попытаться. Когда я смотрю на маску безумной лихорадочности, то вижу, какая судьба постигла бы меня, присоединись я к этому темному крестовому походу. Он потерял самого себя, а то, что от него осталось, едва ли можно назвать человеком.
Сжатый кулак в перчатке врезается мне в лицо. И без того ослабленные кости вминаются внутрь. Я чувствую, как затылок оставляет вмятину в металлическом полу, и липкую кровь, когда голова попадает туда во второй раз.
У меня все кружится перед глазами. Смутно ощущаю второй удар по ребрам. Мое тело взрывается сплошным хором боли, разносящимся нестройным многоголосием.
Затекшими кровью глазами я вижу, как ко мне несется последний удар. Хорошо, что я вижу причину своей смерти. Как верный сын Империума, я никогда не желал иного.
Прежде чем наступит смерть, у меня остается время для одной-единственной мысли.
Я дал тебе выбор, Кхарн. После моей гибели, после того, как пройдет приступ бешенства, ты вспомнишь об этом. Ты мог все изменить.
Уверен, это знание будет преследовать его. Мне страшно подумать, во что он превратится, когда пелена безумия спадет с его глаз, и ему придется столкнуться с этим.
Могу лишь догадываться. Скорее всего, его ничто более не сумеет сдержать, и он станет бросаться на всякого, кто попытается использовать его ради собственных целей. Никто не будет повелевать им, ибо он утратит контроль над самим собой.
Когда его кулак достигает цели, это все, о чем я думаю. Эта мысль не приносит удовлетворения. И, конечно, удовлетворения более не будет ни в чем.
Арвида продолжал бежать. Мертвый город кишел отделениями Пожирателей Миров, которые рыскали среди жилых кварталов, подобно бандам из подулья. Пока он опережал их. Сержант знал Тизку куда лучше и прекрасно помнил хитросплетение ее улиц. Более того, ощущение будущего все еще действовало, заранее предупреждая его о тупиках и не давая совершить ошибку.
Долго так продолжаться не могло. Через какое-то время ему придется отдохнуть, поспать и поесть. Его улучшенное тело могло действовать много дней без единого признака усталости, но не вечно. Волки сожгли Просперо практически дотла, поэтому найти здесь хоть что-то будет задачей не из легких.