— Мужайся! — проговорила Жанна д'Альбре. — Через час, надеюсь, смогу обрадовать тебя, дитя мое.
С этими словами королева Наваррская быстро пересекла улицу и постучала в зеленую дверь домика, где жила Алиса де Люс.
Граф де Марильяк, скрестив руки на груди, прислонился к башне и стал ждать. Его голова оказалась как раз на уровне окна-бойницы. Одна за одной тянулись в ночи долгие минуты, и три человека, волею случая оказавшиеся рядом, застыли в ожидании. Астролог Руджьери — отец! Королева Екатерина Медичи — мать! И Деодат, граф де Марильяк, — их сын!
Медленно, почти незаметно, Руджьери подошел поближе к бойнице. Он хотел помешать Екатерине протянуть руку к окну. Ужасное подозрение пронзило его разум. Он знал, что королева всегда имела при себе короткий и острый флорентийский кинжал, на лезвии которого был выгравирован великолепный орнамент. Эта драгоценная игрушка в руках королевы становилась страшным оружием. Руджьери сам смазал когда-то лезвие кинжала ядом, и одна царапина была бы смертельна. Астролог вздрогнул, вспомнив об этом. А вдруг Екатерине придет в голову выхватить кинжал, протянуть руку в окно и молниеносно ударить? Но королева оставалась неподвижна.
Пробило одиннадцать, потом еще полчаса. Наконец, когда последний удар колокола, известивший о наступлении полуночи, тяжело проплыл в воздухе, королева Наваррская вышла из дома Алисы де Люс. Охваченный тоской Марильяк с нетерпением смотрел на приближающуюся королеву, но не в силах был сделать шаг навстречу ей.
Екатерина приготовилась подслушивать, но Жанна д'Альбре, подойдя к Деодату, сказала:
— Пойдемте, сын мой. Нам надо поговорить незамедлительно.
И они удалились. Только тогда, когда двое отошли уже далеко, Екатерина Медичи обратилась к астрологу:
— Можешь зажечь факел, Рене.
Руджьери повиновался. Он побледнел, но руки у него не дрожали и взгляд был спокоен. Екатерина посмотрела на него внимательно и, пожав плечами, спросила:
— Ты думал, я убью его?
— Да, — не дрогнув, ответил Руджьери.
— Но ведь я говорила, что вовсе не хочу его смерти: он может быть нам полезен. Ты же видел, я не вынула кинжал. И, несмотря на его слова, он жив… Слышал? Ему известно, что я его мать!
Астролог хранил молчание.
— До сих пор у меня были сомнений, — продолжала Екатерина. — Теперь все ясно из его собственных слов. Он знает, Рене!
На первый взгляд королева говорила совершенно спокойно, но астролог слишком хорошо знал ее. В голосе его коронованной возлюбленной ему послышалась такая угроза, что Руджьери опустил глаза, не осмеливаясь взглянуть на королеву. Постороннему же наблюдателю показалось бы, что они мирно беседуют.
Екатерина замолчала и, нахмурившись, сжав губы, смотрела в окно в том направлении, куда ушел Марильяк. Наконец она произнесла:
— Успокойся, милый Рене. Твоей отеческой любви ничто не угрожает.
— Нет, мадам, — глухо ответил астролог. — Я знаю, моему сыну суждено умереть. Никто и ничто на свете не сможет спасти его.
Удивленная Екатерина бросила на астролога быстрый взгляд.
— Что ты хочешь сказать? — спросила она, усаживаясь в кресло.
Руджьери выпрямился. Он был не лишен какого-то природного величия. Астролог вовсе не был шарлатаном и мошенником. Многое переплелось в его сложной натуре. Слабый человек, он без колебаний соглашался пойти на самое ужасное преступление, легко исполнял чужие чудовищные замыслы, которые сам бы никогда не придумал. Когда Руджьери действовал по своей воле, он, в сущности, не был злым, но в руках Екатерины астролог становился страшным орудием. Безусловно, не встреть королеву, он бы всю жизнь посвятил наукам и стал бы мирным ученым.
Искусство гадания по звездам никогда не было для Руджьери основной целью, он хотел большего. Знать будущее — значит управлять миром, — говорил он сам себе. Каким грозным могуществом может обладать человек, знающий сегодня то, что будет завтра! И как возрастет это могущество, если такой человек сможет по своей воле создавать золото! Руджьери верил, что добьется успеха. Дни и ночи он просиживал за расчетами, нередко в отчаянии бросая перо. Но вскоре астролог брался за исследования с утроенной энергией и с холодной яростью пытался найти ответ на неразрешимые вопросы. Неудивительно, что его измученный ум преследовали видения.
— Мадам, — проговорил он, — хотите знать, почему мой сын умрет и почему никто и ничто не спасет его? Я отвечу. Встретив Деодата в гостинице, куда вы послали меня, я прежде всего подумал о вас. Кем был сын для меня? Посторонним! Тогда как вы… вы были моим божеством… Но потом во мне зародилась жалость, а вместе с жалостью и глубокая привязанность, доставлявшая столько страданий. Но я не смог заставить себя встать перед вами и сказать: «Его вы не убьете». Поняв, что вы обрекли нашего сына на смерть, я лишь оплакивал его в душе. Вы имеете надо мной странную власть, Екатерина, я боролся с самим собой, чтобы изгнать вас из моего сердца. В последнее время я часто спрашивал звезды, но получал туманные ответы. Не теряя надежды, я решил встать между вами и сыном и помешать убийству. Знайте, мадам, если бы сейчас вы решились ударить, я бы вмешался. Я хочу, чтобы он жил… но знаю, моему сыну предначертана смерть.