- Ребе, - я замялся. Рассказывать о своей проблеме, постепенно перерастающей в беду, в присутствии персонала кафедры и студентов не хотелось. - Может быть, выйдем пообедать? Здесь, прямо через дорогу, есть кошерный ресторанчик!
По дороге остановились между выходом из главного здания Университета и единственной на весь Ватерфорд трамвайной линией. Линия эта начиналась нигде, вела в никуда и пользовалась популярностью исключительно у туристов: представить себе местного жителя, готового отдать целый еврофунт за то, чтобы прокатиться по современной, а потому неинтересной, части города то ли три, то ли четыре остановки, было решительно невозможно.
Достали трубки. Эдвин — свою, и не трубку вовсе, а выполненный в классической форме новомодный испаритель, я — чуть скошенный дублин, со специально расширенным под мою пасть мундштуком, заправленный сейчас душистой виргинией, или чем-то, до крайности похожим на этот замечательный табак.
Курили молча, каждый думал о чем-то своем: я пересобирал внутри ментальной сферы историю кулинарного проклятия, Эдвин провожал восхищенным взглядом каждую из юных и прекрасных студенток — кроме, конечно, киноидов и фелиноидов.
Пока курили, мимо трижды проехал трамвай: один раз от Пруда Седьмого Джона в сторону Спэрроухок и дважды — наоборот. Трамвай дребезжал по рельсам и звенел звонком: не потому, что так было надо, а для создания надлежащей атмосферы.
Наконец, табак в моем дублине выгорел весь, я выбил трубку об каблук и убрал в кисет. Эдвин свое недоразумение просто выключил и небрежно засунул в карман.
- Ну что, идем? - уточнил он. - Жрать уже хочется зверски, да и вопрос твой… Что-то серьезное, да?
Пошли вдоль трамвайных путей. Искомый кошерный ресторанчик располагался не прямо напротив: до него требовалось немного пройти в сторону пруда и повернуть налево: технически, он был действительно через дорогу, но не через трамвайную.
Когда было надо, Эдвин умел вести себя нормально, не изображая пародию на что-то среднее между гоблинским финансистом и черноморским евреем. Сейчас было надо, и он сидел напротив меня и внимательно слушал, вставляя иногда наводящие вопросы.
…- и ладно рыба. Рыбу я люблю, да и на Благословенном Эрине она стоит смешных европенсов. Ладно, отказаться от хлеба, в конце концов, мне его и не стоит есть в слишком больших количествах, а то я перестану пролезать в дверь. Даже алкоголь — не так страшно. Какое-то время можно потерпеть, это ведь не родовое проклятие, оно не навсегда. - я перевел дух. - Самое неприятное в том, что, по мнению доктора, заклятие накладывал очень серьезный мастер, и я…
Эдвину, видимо, надоело слушать, и он решил меня перебить.
- И ты, профессор Амлетссон, опасаешься, что кроме идиосинкразии к продуктам и аллергии на них же, этот мастер мог наградить тебя чем-то еще?
- Именно так, дорогой друг, именно так. И ты ведь знаешь о моих отношениях с…
- Без имен. Скажем так, с девушкой, что младше тебя ровно вдвое. Боишься, что это может быть заразно? - друг смотрел на меня серьезно и даже немного хищно, и я внезапно вспомнил, что чаще всего по своим странным делам он бывает у шефа университетской безопасности, бывшего генерального прокурора графства, мистера Лефта. Вспомнил — и предпочел сразу же забыть.
- Опасаюсь. - я понурился еще сильнее, видом своим приобретя сходство с преданным псом, неизвестно за что избитым обожаемым хозяином.
- Буква О: ответственность! - отметил Эдвин. - Доктор твой почти прав: если устранить автора проклятия физически, эффект развеется в два-три дня, но тут есть и другая сторона медали. Я немного привык к тому, что у меня есть друг по фамилии Амлетссон, и отправлять в течение пяти лет передачи на каторгу — такой убыток, такой убыток! В общем, имей терпения немного подождать. Студенты, — друг предвосхитил мой порыв, — подождут тоже, кто из вас, в конце концов, профессор?
Сначала мой друг долго рылся в записной книжке, встроенной в элофон: односторонней прозрачности маголограмма сначала была небольшой, размером с сигаретную пачку, потом увеличилась вдвое, потом еще раз, оказавшись, в итоге, размером с небольшое объявление: в два или три листа печатной бумаги шириной. Что там, внутри морока, делает мой друг, я не знал, но догадывался: листает и делает отметки.
Потом элофон пропал в одном из карманов необъятных размеров пиджака, и Эдвин вынул из воздуха жезл последней модели, выглядящий как старинная волшебная палочка: в нынешнем году в моду вернулся стиль ретро.