Признаться честно, причина для такой просьбы у инженера была. Нам так и не удалось нормально поладить, хотя, видит Разум, мы очень старались, причем оба. Общение наше, особенно, в присутствии третьих лиц, превращалось в пикировку, иронию на грани злой насмешки, в спор ради спора, что, конечно, не лучшим образом влияло на рабочие процессы.
Дошло до того, что мы негласно договорились о том, что все действительно важные производственные моменты будем решать перепиской, по старому доброму методу «не было написано – не было вообще».
Я не сомневался ни минуты: чрезвычайно серьезный тон коллеги, равно как и необычная просьба, совершенно не располагали ни к юмору, ни к сомнениям.
- Даю слово, - сообщил я серьезно и даже немного пафосно. - И вообще, входите, поговорим внутри.
Вошли. Я аккуратно прикрыл за нами пластиковую дверь, и даже запер ее на ключ изнутри – чего раньше на Объекте не делал ни разу.
Уселись: я – на свой законный рабочий стул, американо-советский инженер – на заблудившийся в бытовке чужой табурет. По молчаливому согласию, заваривать чай не стали, но сразу перешли к делу.
- Профессор, видите ли, - замялся мой собеседник, - у меня возникло и все больше крепнет ощущение того, что кто-то пытается злонамеренно сорвать Проект.
На этом самом месте, наверное, должно было произойти что-то знаковое и даже трагичное. Во всяком случае, сюжет каждого из читанных мной в юности детективных романов развивался бы именно так, но реальная жизнь куда интереснее любого детектива, поэтому не случилось ничего.
Хьюстон, кстати, взял зримую паузу: я вдруг понял, что инженер в детстве своем читал ровно ту же бульварную литературу, что и я сам.
- Коллега, мне, конечно, интересно, что навело Вас на такую неоднозначную мысль, - памятуя о непростой практике нашего общения, слова я выбирал как можно более тщательно. Меньше всего хотелось обидеть собеседника, чтобы он замкнулся в себе и не высказал ничего из того, что тяжким бременем лежало на душе. - Потому, а не вопреки, мне нужно понять, о чем Вы сейчас вообще. - Кроме всего прочего, мне вдруг показалось, что я понимаю, о чем говорит визави: но это, конечно, заработала легендарная видовая эмпатия.
Инженер посмотрел в потолок, будто надеясь воочию узреть один из легендарных «жучков», которые, как известно каждому свободному человеку, повсеместно расставляют советские спецслужбы. Впрочем, тотальный контроль и придумали, и применяют, далеко не только в Союзе: вряд ли дело обстояло бы иначе, общайся мы сейчас на стройке в какой-нибудь Алабаме.
- Ладно, - инженер перешел на британский: то ли надеялся, что наивная предосторожность как-то помешает сделать свою работу всеслышащему уху кей-джи-би, то ли предполагал, что может не достать моего знания советского языка. - Несмотря на все наши разногласия, профессор, я уважаю Вас как чрезвычайно вменяемого профессионала.
Я изобразил взаимность – коротким признательным кивком.
- Так вот, Вы специалист в своей сфере, я – в своей. Сфера моя, инженерно-техническая, подразумевает не только ловкое владение логарифмической линейкой и эфирными метрометрами, но и привычку замечать все, что происходит вокруг меня. - Хьюстон опять взял паузу, длившуюся, впрочем, недолго. - Все, что удается заметить, я стремлюсь увязать в строгую и стройную систему – это здорово помогает в работе, да и в жизни тоже. Профессор, Вы ведь понимаете, о чем я?
Профессор понимал, о чем и сообщил незамедлительно, предложив продолжать: показалось, что я уже знаю, о чем пойдет речь.
- Вы только не подумайте, что я, например, параноик, - вскинулся вдруг собеседник, вероятно, неверно интерпретировав внимательное выражение моей морды: при некотором допущении, таковое можно принять за скептическое. - Не подумайте, да, но слишком большое количество удивительных случайностей как-то совершенно не случайны!
Речь свою инженер держал битый час: прервать нашу рабочую беседу не рискнул никто, включая даже начальство равное или прямо вышестоящее. Два занятых, нагруженных знаниями и облеченных ответственностью, специалиста, беседуют о чем-то своем – ну и пусть беседуют, а всем остальным и так есть, чем заняться, прямо здесь и сейчас.
Примерно на сороковой минуте, когда американец принялся повторяться, и потому – заговариваться, я осознал сразу три нюанса.
Во-первых, выстроенная инженером стройная система ни системой, ни стройной, не являлась, слишком многое было откровенно притянуто за уши. Составляя схему происшествий последнего времени, Хьюстон поступал слишком эгоистично: если принять все его выводы на веру, получалось, что вся Вселенная в целом и Проект в частности крутятся вокруг него одного.