Слуга принес завтрак. Овсянку для мальчишек и яичницу с гренками и обжаренным беконом для взрослых. Хоффманн произнес короткую благодарственную молитву и следующие пятнадцать минут за столом царило молчание. Правило было незыблемо – “когда я ем – я глух и нем”. Лишь когда с приемом пищи было покончено и принесли кофе, Магда наконец обратилась к мужу с вопросом.
- Неужели нужно уезжать, именно сегодня, под самый Сочельник? Что случилось такого экстренного, что не может подождать хотя бы день? – в голосе молодой императрицы сквозило раздражение. - Да, дорогая, к сожалению это необходимо. Полтора часа назад звонил министр энергетики. В Нойе-Штутгарте катастрофа на АЭС. Взорвался токамак. - Господи! – Магда взволнованно взглянула на мужа. – И насколько это опасно? - Для Европы опасности точно нет. Но Нойе-Штутгарта больше не существует. Город уничтожен тепловой волной, все население погибло. - Эрих! Здесь же дети! – на лице мачехи тревога сменилась гневом. – Зачем рассказывать такие ужасы мальчикам?!- Затем, meine Liebe, что во-первых, ты спросила причину, а я всегда честен со своей семьей. И с тобой, и с детьми. А во-вторых, потому, что ты не сможешь всю жизнь прятать ребят от реалий мира под юбкой. И они должны узнать, что такое смерть, и чем раньше, тем лучше.
Анна взглянула на братьев. Те, навострив уши, внимательно слушали отца. Дети всегда дети. Смерть близкого человека для них трагична. Два года назад они оба безутешно рыдали у гроба своего деда, старого короля Австрии Карла Габсбурга, отца Магды. Но известие, что где-то далеко, за океаном, что-то случилось и погибли тысячи людей – звучало в их ушах как что-то захватывающее, что развеивает повседневную серость будней. Она не могла их за это судить. Поскольку была точно такой же в возрасте десяти лет.
Было видно, что Магда не согласна с сентенциями супруга о смерти, но открыто возражать не стала. Спросила о другом.
- Но разве этим не должны заниматься экстренные службы? Гаулейтер? Войска с Восточного побережья?- Должны. Обязаны заниматься, и уже занимаются, - кивнул кайзер. - Когда все проблемы решаются только с вмешательством главы государства – это путь в никуда. Однако, - Хоффманн выдержал театральную паузу, - как я неоднократно уже говорил, государь не имеет права устраняться от происшествий такого масштаба. Народ верит своему вождю. И ждет, что тот в трудную минуту возглавит тех, кто разбирается с бедствием. Что он разделит с людьми их скорбь. А не станет наслаждаться уютом дома, перекинув все обязанности на подчиненных. И ты, Анна, должна об этом помнить. Быть со своим народом в трудный час – святейшая обязанность правителя. - Я помню, отец, - кивнула принцесса. – Я буду, что бы ни случилось.
На лице мачехи промелькнула мимолетная тень недовольства, впрочем, комментировать сказанное мужем она не стала.
- Хорошо, - сказал отец. – Именно поэтому мы с тобой, Ани, и летим сейчас в Берлин. - Папа, папа, возьми нас с собой! – Ханс привстал со стула и с мольбой в глазах смотрел на отца. – Хочу посмотреть на главную ёлку, на Александерплатц! - Боюсь, ребята, не сейчас, - ответил кайзер. – Времени на прогулки не будет, увы.
Мальчишки издали разочарованное “уууу”, они конечно рассчитывали, что отец согласится.
- Будет много долгих и скучных дел, - продолжал тот. – Встречи с министрами, это затянется на полдня, если не дольше. - А там будет толстый дядя Гляйвиц? – спросил Оскар, и тут же ойкнул, получив увесистый подзатыльник от матери. - Оскар! – воскликнула та. – Как ты себя ведешь?! - Да, МАНЕРЫ, юный принц. Вы забыли про манеры, - вставил Хоффманн, наградив отпрыска знаменитым уничтожающим взглядом. Тем самым, после которого маститые военачальники бледнели как полотно и начинали продумывать в голове текст завещания. Разве что по отношению к сыну тяжесть взгляда не была такой неподъемной. - Обсуждать внешность арийца – крайне невоспитанно. А тем более обсуждать за его спиной. - Прости, папа. Но он же правда…, - начал было оправдываться Оскар, но взгляд отца еще сильнее потяжелел и мальчик сконфуженно опустил глаза. - Да, Осси, немец обязан следить за собой. За своим телом. За своим духом. За своей одеждой. И конечно же – за своим поведением! – по тону Хоффманна было ясно, что обсуждению данные постулаты не подлежат. – Однако герр Гляйвиц не виноват в своем излишнем весе. Господин рейхсфюрер болеет. У него диабет, а эта болезнь часто вызывает ожирение. И осуждать больного человека – вдвойне стыдно, Оскар. Я слышал от тебя подобное высказывание в первый и последний раз. Мы поняли друг друга? – поинтересовался отец, испытующе глядя на сына. Мальчик молча кивнул, поникнув головой. - Хорошо, - сказал кайзер. – Значит к этому вопросу мы больше не возвращаемся. Что до поездки, Ани, тебе будет очень полезно поприсутствовать на совещании Имперского Совета Безопасности по вопросу взрыва в Нойе-Штутгарте. Посмотришь и послушаешь, как решаются такие вопросы, это хороший опыт. - Когда вы вернетесь? – спросила Магда, смирившись с тем, что мужа на Рождество в замке не будет. - Я полагаю, не позднее, чем послезавтра. Если больше не произойдет ничего серьезного, конечно. Отпразднуем Новый Год, а в январе, – Хоффманн окинул взглядом сыновей, - во Фландрии начнутся совместные учения вермахта и ваффен-СС. Танки, авиация, мотопехота. Одна сторона будет наступать, вторая – держать оборону. И мы туда поедем. Поинтереснее, чем главная ёлка, не так ли? - Урааа! – с Ханса разом слетела утренняя сонливость, а с Оскара – чувство вины. Они оба были и на стрельбищах, и на рытье траншей, бегали кроссы и марш-броски. Но учения – совсем другое дело. Почти как настоящая война! - Посему – Хоффманн промокнул губы шелковой салфеткой и поднялся из-за стола, - чем быстрее мы отправимся, тем скорее вернемся назад. Милая, нам пора.