Каждый день я просыпалась, когда небы уже не спали, и ложилась, когда они еще и не зевали на ночь. Их было семеро, и я не уверена, что знаю, которые два из них заставили моих родителей уехать молча, без вещей, денег и своей маленькой Эмилии. "Доброе утро, Эмилия", "Спокойной ночи, Эмилия" - говорила я себе каждый день, чтобы не забыть свое имя. "У Эры будет веселый день" и "Эра будет видеть хорошие сны" говорил кто-то из небов, чтобы я не сомневалась в беспечности своего детства. Я запивала стаканом молока сладкую зеленую треугольную таблетку, которую бережно каждое утро клали на стол небы. "Теперь тебе нечего бояться" - говорили они, и я не боялась.
Мы жили на втором из пяти этажей обычного украинского дома. Таких, как он, настроили тысячи: слабых, звонких, серых и ненадежных - как будто временных...
Казалось, весь город был построен только для того, чтобы бесславно умереть, прокляв весь мир. Комнаты нашей квартиры, как и всех других, были такими маленькими, что один неб мог бы коснуться руками обоих параллельных стен сразу. В самой большой стране этой огромной планеты человеку находилось места не больше, чем курицам в их курятнике. Мама с папой любили Советский Союз так горячо, что не хотели и знать о тех, кто живет в других местах. Это была странная любовь - похожа на любовь брошенных детей к своей неизвестной матери...
Небы просили верить, что родители в безопасности и все еще помнят обо мне, и я верила. Я не знала печали и отчаяния. Мой покой не нарушило исчезновения соседских ребятишек и их родителей - я получила больше: к нашему дому каждый день, словно по команде, приходили собаки - те красивые бедняги, которых хозяева бросили на несколько дней, что переросли в вечность. Я прикасалась к их мокрым носам, а они - к моим мокрым щекам... Мы были спокойствием друг для друга.
Я не имела ни малейшего представления, где небы брали всю ту вкуснейшую еду, которой кормили меня и говорили делиться с новыми друзьями. Целыми часами я угощала собак мясом, хлебом и сладостями, играла с ними в игры и гладила пушистые спинки тех, кто, устав, ложился вздремнуть. Не один раз я засыпала вместе с ними в уютной тени едва живых деревьев, и тогда нежность рождалась где-то в моем горле. Я чувствовала, как она согревает мою грудь, кончики пальцев и до слез щиплет глаза. Я любила тех собак настолько, насколько они любили меня. Ничего более честного с тех пор в моей жизни не случалось...
"Сегодня Эра пойдет на прогулку» - прозвучало в моих ушах так убедительно, что я удивилась, почему до сих пор не там.
"Если нас увидят в городе, то заставят бросить моих собак и уехать" - пробовала возражать я.
"Почему Эра думает о том, чего не желает?"
"Я думаю о том, что может произойти!" - я была не по-детски зла.
"Может произойти только то, что ты можешь допустить".
Возмущение кипело во мне, как картофель в закопченной кастрюле. Неужели такие взрослые, самостоятельные, убедительные существа не понимают очевидного?
"Очевидное - это иллюзия. Эра поймет".
И что это за фокусы? Я не сказала того, что они услышали! Или небы - как собаки - понимают меня без слов?
"Слова необязательны. Эра научится".
Чудеса... Но и вправду - я никогда не замечала, чтобы небы общались между собой. По крайней мере - вслух. Бывало, двое из них долго смотрели друг на друга, но ни один мускул на их лицах не выдавал напряжение или игры. В их узких глубоких глазах, казалось, рождались целые миры - они то светлели, то темнели, или взрывались цветами, которым я даже не знала названия. Это был мой личный немой театр.
"Эра познакомится с природой" - неб заставил меня оставить размышления.
"Эра уже знакомилась» - передразнила я и стала в ожидании наказания.
"Эра знает только оболочку".
"Эре достаточно".
"Эра пойдет на прогулку".
"Господи милосердный!" - вспомнила я, как заканчивала трудные разговоры мама, и сдалась.
Именно в этот день началась настоящая магия.
Глава 4
Семеро небов и один маленький человек шли мертвой улицей Припяти в противоположную от станции сторону. Я никогда не ходила по ней до конца, но знала, что если идти достаточно долго, то город закончится, упершись домами в лес. К странной компании прибивались незнакомые собаки, и не получив ни внимания, ни еды, быстро теряли интерес. Вокруг не было никого, ни одной из тех измученных и злых душ, которые дважды в день топтали свой опостылевший маршрут. За нашими спинами время от времени ревела какая-то техника, отчаянно заливая бетоном и песком искалеченный ядерный реактор. Небо над ним от дыма, пыли и страха всегда было серым, даже в погожий день. Небы ступали мягко и уверенно, поэтому я слышала шум только под своими ногами. Я честно и по-человечески пробовала выпытать или придумать их имена, но в этом не было смысла - отличить небов друг от друга было невозможно. Они считали свою внешность совершенством - честной, справедливой и безотносительной, а я называла это несусветной скукотищей. Единственное, что не вызывало сомнений, так это то, что они были мужчинами. Их единственный голос был низким и глубоким - как у красивого старого музыканта, жившего по соседству. Теперь в память о нем остался только старый пес с хриплым надоедливым лаем.