- Человеческая мудрость - безумие в глазах Господа. Разумно все говоришь, но не от добра твои слова идут.
- Почему? Потому что Вы не понимаете? Потому что Вы не согласны?
- Да...
- Так, может, честнее будет говорить: "Я слишком ограничен, информацию о мире черпал раз еще в выпускных классах, животное во мне сильнее человека, и меня злит и даже немного обижает, что я не в состоянии понять твои слова или хотя бы смириться с существованием другого мнения»? Или мы позовем сейчас сюда Бога, каким Вы его представляете, и он расскажет нам, наконец, где правда, а где ложь? Ибо к чему эти игры? Сошел бы он со своих небес и в прямой телевизионной трансляции сказал: "Эй, ребята, достаточно шуметь! Православные - молодцы, все правильно поняли, все остальные - повторяйте за ними. И разверните уже из рулонов своих женщин!" И закончились бы религиозные войны, святой отец! И закончились бы дискуссии о святых писаниях и их трактовки! И не осталось бы сомнений, и в мире воцарилась бы твердая вера и знание, основа которому - собственные глаза и собственный опыт, а не ничем не подкрепленные легенды. Разве не мечта? Разве не утопия? Почему он не сделает так, батюшка? Почему заставляет сходить с ума в поисках правды и смысла? Почему грозит адом, если лично ни о чем не просил и никаких правил не устанавливал? Почему Моисею дал скрижали, а от меня требует слепой веры? А может, и Моисея не было? И скрижалей... Может, это какой-то причудливый царь придумал гениальную историю, чтобы держать в повиновении свой дикий, бедный, неграмотный и жестокий народ? Пускай бы Бог остановил эту карусель! Вот где была бы истинная родительская любовь - сказать лично, как должно жить твое глупое дитя, а не бросать его в бурлящую реку, а потом еще и бить за то, что намочило белье. Но этого всего не может произойти. Потому что суть Вселенной немного сложнее, чем сюжет сказки, прочитанной на ночь или воскресным утром.
Стефан давно не притворялся, что слушает. Его губы растянулись в снисходительной улыбке, и было ясно - он жалеет меня. Ему жаль существа, у которого нет в жизни ориентиров, над чьей дорогой никто не расставил фонари, которое мучает себя мыслями, не достойными взрослых, умных, серьезных людей. Серьезному человеку не нужна причина, чтобы вкусно разрушить свою жизнь. А радость познания - это для наивных детей... И вдруг, будто осознав какую-то роковую вещь, он всполошился, его глаза налились ужасом и одновременно - просветлением. Он подпрыгнул на стуле и быстро, что никак не соответствовало его комплекции, встал на пороге комнаты.
- Я не ошибся, Эмилия, - сказал Стефан, выстроив из своих мыслей приемлемый сюжет. - Тебе нужна помощь. Твоей душе нужна помощь! Я немного напуган масштабом беды, потому что думал, что ты просто дитя, которое запуталось. Но сейчас я слышу лжепророка! Слышу в тебе силу нести смущение и сомнение слабым духовно людям, и ты уже это делаешь! Я не верил, что лжепророк появится именно на нашей земле... Думал, зло придет откуда-то из-за океана, а за ним - и конец мира сего. Но Господь своей рукой указывает мне на тебя. "По плодам их узнаете их... Собирают ли из боярышника виноград?" А ты собираешь... Ты собираешь из боярышника виноград! И говоришь ужасные вещи - не как сектант или распутная девица, а как сам дьявол - спокойно, твердо и с улыбкой на устах, смакуя каждую обиду, которую зря наносишь религии. И страсть бушует в твоих словах, разгоняя их по венам! О тебе, о тебе предупреждает Библия... Я должен спасти или тебя от зла, или мир от тебя! Не зря... Не зря ты поселилась в этом доме. Теперь я знаю свою миссию на Земле! Так заповедал мне Господь!
Стефан выбежал из нашего дома, но серая, почти неуловимая гора ненависти так и осталась на месте, где он сидел.
Я еще не знала, что в этот день не только Стефан объявил охоту на меня.
Глава 13
Когда ближе к полудню я вышла на угол Крещатика и Прорезной, высокий лысый мужчина в красном плаще уже был там. Я помнила каждую черту его крепкого широкого лица, и была готова почувствовать то же щекотание ужаса под ребрами. И оно приходило спокойным ночным наводнением... Мужчина стоял, опершись спиной на старый дом, и могу поклясться - если бы он в тот момент отошел, тонны старого камня вперемешку с пластиковыми окнами рассыпались бы во все стороны. Древний пророк или городской сумасшедший наблюдал за каждым движением вокруг - он только и успевал переводить взгляд с машин на людей, а из тех - на одиноких заблудших птиц. Кажется, он даже хватал ртом холодные, крепкие дуновения ветра, как будто каждый день обедал одной стихией. Дикое раздражение хватало тех, кто в суматохе обращал внимание на полное спокойствие и нестоличную неспешную плавность движений этого чудака. Если бы он не был на голову выше любого прохожего, то, наверное, поймал бы обидное "придурок" или даже недружественный удар плечом. Но человеческая неприязнь быстро и очевидно гасла перед какой-то невыразимой силой: человек еще умел инстинктивно отличать врага-изгоя от врага-убийцы. Без сомнения, на углу Крещатика и Прорезной, в двадцати метрах от меня стоял мой враг-убийца. Он не смотрел в мою сторону, и ничто не указывало на то, что он здесь ради меня. Возможно, я могла бы пройти перед самым его носом и убедилась бы, что он не знает меня. Что в то утро его больная душа привела его в случайное место и заставила говорить случайные слова случайному человеку. Я не набрала бы номер психбольницы или полиции и даже с интересом слушала бы Красного, если бы он снова решил рассказать мне о моей или чужой дикой медленной смерти. Возможно, я даже смогла бы успокоить какую-то женщину, бьющуюся в истерике, которая слишком близко к сердцу восприняла бы слова моего знакомого сумасшедшего. А позже я даже позволила бы себе крикнуть: "Эй, приятель, только не сегодня! Иди со своими пророчествами хотя бы на соседнюю улицу и не распугивай моих зрителей!" А он, словно испуганный кем-то смелым извращенец, крепче подвязал бы свой красный плащ и, оглядываясь, бежал бы на красный свет, пока не исчез бы с моих глаз.