Сава замолчал и продолжил свой монолог мысленно - только для себя. Ветер вокруг будто стих и потеплел, улицы стали уже, люди исчезли, а облака спустились ниже; мой мир становился уютным. Сава не смотрел на меня даже краем глаза, озабоченный собственными переживаниями. Но он не оставляет меня. Он верит мне, ведет меня... Он спасает меня.
Через десять молчаливых коротких минут мы остановились перед трехэтажным домом с кружевной лепниной над окнами, застенчивыми статуями под широким балконом и прочными колоннами перед входом. Киев спрятал его между широкими деревьями и скромными каменными соседями. Сава впервые посмотрел на меня ясным взглядом, улыбнулся и пошел к тяжелым деревянным дверям, жестом приглашая меня за собой. Они, словно бумажные, легко поддались напору мужской руки. Просторный холл, будто нарядный бальный зал, ждал гостей за странными металлическими коробками. Высоченные двухметровые устройства упирались друг другу в спину и, похоже, имели очень важное назначение. Суровый мужчина, одетый в серую форму, поздоровался с Савой, улыбнувшись, подав руку и бросив очередное "как оно?" Затем поздоровался со мной и попросил вписать свое имя в толстенный журнал.
- Эмилия Лановая, - растерянно выпалила я.
- Приятное знакомство, - рассмеялся мужчина в форме. - Прошу все-таки письменного подтверждения.
- Конечно, - я бегом и криво вывела неважные буквы и ждала, что же будет дальше.
Но человек в форме, похоже, уже выполнил свою работу, потому что уселся с газетой в твердое с виду кресло за толстым стеклом, оставив нас наедине со странными устройствами-великанами. Сава пошел к одному первый. Он ступил на него боком, поставив стопы параллельно, руки поднял, согнув в локтях под прямым углом, будто держал что-то квадратное прямо перед своим лицом. Вспыхнула зеленая лампочка, и Сава сошел с аппарата, оставив меня по другую его сторону.
- Твоя очередь, - сказал он уверенно, но я услышала чистую и неуклюжую растерянность.
Я повторила все за Савой. Аппарат сканировал меня, и я имела несколько секунд, чтобы понять - он ищет радиацию. Еще несколько секунд паники было между мной и сигналом "чисто". Мы с Савой выдохнули одновременно, но его облегчение быстро изменилось тревогой.
- Может ли такое быть? Может ли такое быть? - спрашивал он почти шепотом сам у себя, когда мы поднимались по мраморной лестнице.
Красивые холлы менялись узкими и темными коридорами со старыми деревянными дверями. Скрипучий от чистоты камень менялся скрипучими от старости досками. Красивые яркие люстры менялись тусклыми пыльными лампочками.
- Знаешь, именно здесь живет романтика науки и поиска, - сказал Сава, остановившись. Он с любовью осматривал давно не крашеные стены и, быстро найдя на полу саму скрипучую, пожалуй, легендарную, доску, начал ногой наскриповать мелодию из какого-то почти забытого фантастического фильма. Беззаботный смех отражался от потрескавшегося потолка и возвращался к нам легкостью.
- Там, - показал Сава пальцем вниз, - принимают гостей, созывают конференции и говорят о давно известном. А здесь... - он остановился, чтобы трогательно глотнуть волнение, - а здесь в недельной молчанке или в часовых спорах ищут ключи к миру. Хотя бы к одним из миллионов дверей - чтобы немного больше понимать, кем является человек и чем является вселенная. Если хоть одни поддадутся мне, я умру счастливым человеком. Если, конечно, это будут не двери в бессмертие, - Сава игриво подмигнул мне, достал из кармана вполне реальный ключ и открыл узкие белые двери.
- Это и есть дом моего сердца и моего ума, Эмилия. Здесь я превращаю вопросы в ответы, а законы в суеверия. Здесь невидимый враг становится моим другом. Все, что я должен - это понять его характер, его суть и его проблемы. Жаль, что для этого его нельзя напоить в ближайшем баре, - в этом небольшом кабинете Сава был совершенно другим - самим собой. Он веселил и пугал меня попеременно - словно в грамотном фильме ужасов. Он был моим ужасом. Он был моим единственным неосознанным импульсом - чувством, инстинктом, явлением - мужчиной, который делал меня обычным человеком - женщиной, которая выросла на шелковых простынях, тихой музыке, диетической пище, торжественных приемах, настольных играх, мелких интригах и мелких желаниях. Иногда я хотела быть ею... Той, что умеет беззаботно потягивать белое вино темными вечерами, что разбирается во всех фасонах платьев и лжи, что видит сны, суровее, чем привычная реальность, и радуется внезапному тусклому утру, что меряет жизнь днями и знает, что после них наступит оскорбительная и невежливая смерть. Я бы хотела быть той, которая вдохновенно ждет встречи с Богом, потому что уверена, что чертей уже видела достаточно. Я бы молилась Ему каждый день и даже позволяла бы себе изредка выражать недовольство прямо в Его невидимые глаза. Я многое бы себе позволяла, потому что знала бы - в конце паршивой жизни, как в конце полного скандалов дня, меня бы ждало сладкое прощение отходчивого мужчины.