Лысый схватился за голову и отвернулся к окну. Другого было почти не слышно - он тихо повторял окончания чужих фраз. В мое мировоззрение не укладывалась их паника, как не укладывается ночью ворон в ласточкино гнездо. Я наморщила лоб в попытке осознать и принять нелепые обвинения и, что куда хуже, свою туманную перспективу. Карусель закрутилась в моей голове, а на ней поочередно мигали прошлое, настоящее и будущее. Терпкий вкус лекарств еще был на моем языке, раны на спине еще неуверенно затягивались тонкой кожей, на кистях рук еще заживали следы от тонких ремней, а в ушах еще стоял неприятный хруст чужих позвонков. Они заменят один ад другим. Они посочувствуют преступникам, разбив их грехи на обычные человеческие слабости, и казнят меня, разбив мою кару на долгие тюремные годы.
- Что с тобой не так? - прищурив глаза, драматически спросил Лысый.
- Немного тошнит, - прикрыв рот рукой, ответила я. Это была правда. - Мне надо подышать, - это была ложь. Мне надо бежать...
- Выпусти ее, - коротким жестом указал Лысый своему коллеге. Тот неохотно открыл дверцу и со скрипом вылез из машины. А за ним - и я. Прислонившись спиной к грязному металлу, я сделала несколько глубоких вдохов, и почувствовала свободу - ту, которую приносит отрывистый холодный ветер. Вокруг сновали люди - каждый со своим маленьким или большим грузом в глазах. Свежие порывы носили по тротуару ненужный одинокий мусор - скоро я сама стану им. Я посмотрела через плечо: где-то там, наверное, за круглым деревянным столом, наверное, за горьким черным кофе, сидит тот, от кого я не хочу бежать. Если бы он хотя бы выглянул - я кивнула бы ему с благодарностью и любовью - и никогда его не забыла, хотя никогда бы его не увидела. Он сейчас, пожалуй, планирует сегодняшний день. Планирует, что скажет и как обнимет, чем накормит и как успокоит. Планирует, как будет мирить меня с миром и как будет защищать от него. Планирует, будет ли спрашивать хотя бы когда-нибудь о том, что произошло и о том, осталось ли оно. Спросил ли бы он когда-нибудь, что мне снилось? Может, мы вместе боялись бы тех снов... А может, смеялись бы над ними и даже ходили бы в церковь по воскресениям ради развлечения? Он защищал бы меня от лишних вопросов и неприличных взглядов, а я его - от рутины. Может, я окрепла бы настолько, что поделилась бы знанием небов с кем-то, кто был бы готов слушать? Сначала нас было бы двое, а потом - половина планеты. Мы щупали бы реальность ладонями и чувствовали бы, что она гнется. Среди нас нашлись бы уважаемые ученые и скучающие знаменитости - и стали бы нашими рупорами. И если бы мы не привели на планету новую войну, то привели бы новую эру...
- Давай назад, - крикнул мне Лысый из машины, потеряв терпение. Его коллега тем временем, неудобно согнувшись, платил за пачку сигарет в низком облезлом киоске.
- Иду, - успокоила его я и пошла от автомобиля.
Глава 19
Сделав десять спокойных шагов, я бросилась наутек. Весь мир слился в один поток холодного ветра, который бил меня по лицу. Земля под ногами стала мягкой, словно облака, а суетливые человеческие фигуры почти не отличались от неподвижных столбов светофоров. За спиной раздался резкий мужской крик, и уже две пары крепких ног ударяли по широкому тротуару. Будто раскаты грома, они догоняли меня угрожающим звуком. Лысый что-то кричал мне вслед, собирая остатки воздуха в легких в короткие слова.
"Тебе же будет хуже", "Предупреждаю", "Стой", "Стерва...» - доносилось отчаянным ревом. Что будет, если они поймают меня? Что будет, если я убегу?
"Действительно, куда ты бежишь? Может, домой? У тебя нет дома. Может, к друзьям? У тебя нет друзей. Ты спасаешься или убиваешься?" - возникало из тумана в моей голове, и щеками текли холодные слезы.
"Держите! Кто-нибудь!" - просил Лысый прохожих, но им было не до того - они смотрели кино.
Улицы тем временем ставали уже, а дома на них одевались в кружевную лепнину. Где-то справа гудел Крещатик, но туда мне нельзя: сирены уже завывали оттуда, оставляя холод в венах. Моя погоня то сбивалась со следа, то вновь возникала за спиной короткими перекличками. Они гонят меня или я веду их? Голые деревья упрекали меня в беззащитности, хлопая ветвями над головой. Дорога издевалась холмами и крутыми спусками. Но было и хорошее: здесь никому не было дела до девушки, что криво неслась кривыми улицами. Вдруг на горизонте появились знакомые здания - на углу Прорезной и Крещатика меня встречали мои величественные каменные товарищи; они, видимо, не понимали суеты вокруг себя - их покой точили только время и стихия. Я сбавила шаг. Это место не терпит неуважения. Это место моей силы. На секунду я закрыла глаза, глубоко и с наслаждением вдыхая грязный столичный воздух словно альпийский. Я бежала от погони и пряталась от бессмысленности правосудия, не рискуя нырнуть даже в неприметные дворы, а оказалась здесь - как на ладони, в самом центре города, куда приходила каждый день и куда уже никогда не вернусь. Я посмотрела вокруг: улицей гнали полицейские машины в противоположные стороны - они будут ждать меня на востоке и на западе, на севере и на юге. Мои часы считаны. Моя судьба решена. Я ничтожество, которое не может ни ловко убежать, ни смело остаться.