- В нем уже не было ни капли крови, - Клим указал на вполне живого зайца острым лезвием, которое держал в руке.
Мои руки дрожали от возбуждения и попыток зайца освободиться. Я осторожно поставила его на землю, и он на секунду притих, чувствуя твердую холодную почву под своими ловкими ногами. В момент, когда я отпустила его уши, он, словно ужаленный, в несколько длинных прыжков пересек поляну и исчез в гуще елового леса.
- Что это было? Как такое..? Как он..? - бессвязно лепетала я вопрос, никому не адресованный.
- Надеюсь, этого мы все-таки съедим? - Клим показал на мясо, что уже мало напоминало какое-то животное. Кажется, его удивление было недолгим. А как насчет моего удивления? Это я воскресила зайца? Или он сам?
- Таки ты, - ответил мой новый друг на неспрошенный вопрос. - Я перебил немало зайцев, но до сих пор ни один из них не выпрыгнул из миски обратно в лес, - Клим спрятал улыбку в бороде и вернулся к работе.
Я стояла неподвижно, боясь касаться даже стопами земли.
- Так кем я есть? - я смогла сформулировать четкую короткую фразу, и она впилась шипами мне в виски. Странные вещи творились вокруг - рождались из моих действий, но не по моей воле.
- Тем, кем ты хочешь быть, - буднично, почти неуклюже, заметил Клим. Он удивлял меня даже больше, чем я - его. Кто же это может смотреть на воскрешение мертвого так спокойно, словно вечернее ток-шоу?
- Даже богом? - с вызовом уточнила я.
- Даже дьяволом, - с вызовом дополнил он.
- Ты называешь себя дьяволом? - я была обижена его равнодушием.
- А ты называешь себя богом? - он был обижен моим безрассудством. - Неужели я ошибся в тебе, и ты - одна из тех высокомерных зануд, что крутят весь мир вокруг своей персоны и удивляются каждый раз, когда находят что-то не известное до сих пор - так, будто величина его эго исключает существование чего-то самостоятельного и значительного вне его? Я прожил нелегкую жизнь и видел немало чудес. И поэтому теперь понимаю: каждое из них - только редко используемое свойство природы. Если ты за всю свою жизнь ни разу не видела, как месяц закрывает солнце и среди дня наступает тьма - это не значит, что затмение - это нечто магическое и уникальное. Это закономерность! Закономерность, в которую ты не въезжаешь, но которая, несмотря на твое задетое самолюбие, происходит независимо от тебя... - Клим обвел ножом землю и небо и остановился на мне. - А если ты являешься катализатором какой-то из них, то будь осторожна вдвойне: мир не любит тех, кто его расшатывает...
Он оставил меня одну - растерянную и пристыженную - умываться холодной водой и трезвыми мыслями, а где-то запутанными лесными тропами мчался напуганный смертью и рождением заяц...
Глава 20
Оранжевый дым стелился городом. Между далекими высотками веером распускались сигнальные ракеты. Ритмичными возгласами ревели сирены. За низкими желто-красными облаками не было видно неба. На шатких домах намертво вцепились друг за друга оловянные ставни на окнах и дверях. По пустым улицам бродили тощие овчарки, одетые в противогазы, которые, будто хоботы, черкали грязную землю. Короткие далекие автоматные очереди свидетельствовали о долгой локальной войне. Большие бронированные джипы кое-где медленно проезжали замусоренными улицами, поддерживая загадочный порядок. Большие смоляные птицы сопровождали их низким полетом и хриплым криком. Из-за далекого насыпного холма вырывалось острое пламя и приглушенный крик. На широкой металлической площади за ним толпились люди в зеленых костюмах и черных шлемах. На толстых шлейках на их спинах висели прозрачные баллоны, которые через тонкие трубки кормили шлемы воздухом. Круглая металлическая пластина, диаметром в сто метров, медленно крутила людей на ней, словно адская карусель. Четыре барабанщики по краям подвижной площади яростно выбивали ритм на своих установках, расшатывая толпу, которая требовала какого-то действа. Огромные черные вороны бесстрашно садились на головы, покрытые шлемами, и смотрели все в одном направлении - в центр пластины, из которого, словно лава из-под земли, выбивалось высокое горячее пламя. Сама земля вокруг толстой пластины - до самого края города и на десятки видимых километров - дымила, будто горела изнутри, а дым цвета ржавчины разносил беспокойство по ветру. Напряжение нарастало, и в один миг - короткий и страшный - с диким ревом открылись все двери близкого города, и тысячи людей густым облаком двинулись прямо к площади за холмом. Мужчины и женщины, старики и дети, кашляя в платки и наматывая на лицо марлю, шли мягким асфальтом смотреть на что-то важное. Они ступали на голую землю, обходя холм, и она пекла их в обутые ноги, но они шли дальше и, взяв площадь в широкий порочный круг, переминаясь с ноги на ногу, рыдая от боли и удушья, ждали зрелища. Несколько вертолетов взялись ниоткуда и упорно закружились над толпой, соревнуясь за лучшее место с тяжелыми облаками. Площадь остановилась. Пламя исчезло, оставив толстую обожженную металлическую трубу посередине. Три длинные цепи с крюками на концах свисали с нее вниз, приваренные в высокий ряд. Трое высоких мужчин вышли из толпы и стали рядом.