Отложил я письма Арнольда в сторону, взялся было за письма Ирины, но в комнату быстро вошел милиционер.
- Товарищ капитан, гражданина Груздева привезли. Можно войти? обратился он к Жеглову.
Да, собственно, Груздев и так уже вошел. Он стоял в дверях, уцепившись за косяк, и я почему-то в первый момент смотрел не на его лицо, а именно на эту судорожно сжатую, белую, словно налившуюся гипсом, руку. Каждый сустав выступил на ней желтоватым пятном, и располосовали ее синие полоски вен, и в этой руке жил такой ужасный испуг, в недвижимости ее было такое волнение, что я никак не мог оторваться от нее и взглянуть Груздеву в глаза и очнулся, только услышав его голос:
- Что это такое?..
Все молчали, потому что вопрос не требовал ответа. С криком бросилась к нему на грудь Надя, увидев в нем единственного здесь близкого человека, с которым можно разделить и утишить боль потери.
Груздев отцепил руку от двери, он словно отлеплял каждый палец по отдельности, и все движения его походили на замедленное кино, а рука совершила в воздухе плавный круг, слепо нащупала голову Нади и бесчувственно, вяло стала гладить ее, а сухие обветренные губы шептали еле слышно:
- Вот... Наденька... какое... несчастье... случилось...
Не отрываясь, смотрел он на Ларису, и нам, конечно, было неведомо, о чем он думает - о том, как они встретились или как последний раз расстались, или как она впервые вошла в этот дом, или как случилось, что она лежит здесь наполовину голая, на полу, с простреленной головой, и дом полон чужих людей, которые хозяйски распоряжаются, а он приходит сюда опоздавшим зрителем, когда занавес уже поднят и страшная запутанная пьеса идет полным ходом. На его костистом некрасивом лице было разлито огромное испуганное удивление, но с каждой минутой недоумение исчезало, как влага с горячего асфальта, пока не запекся на лице неровными красными пятнами страх, только страх...
С того момента, как Груздев вошел, Жеглов не сводил с него пристального взгляда своих выпуклых цепких глаз, и Груздев, видимо, в конце концов почувствовал этот взгляд, беспокойно повертел головой, посмотрел на Жеглова и спросил:
- Что вы на меня так смотрите? Жеглов пожал плечами:
- Странный вопрос... Обыкновенно смотрю.
- Не-ет, вы на меня так смотрите, будто подозреваете...- Груздев покачал головой.
- Знаете что, гражданин, давайте не будем отвлекаться,- сказал Жеглов, и по тону его, по оттопырившейся нижней губе я понял, что он рассердился.Скажите мне лучше, когда вы с потерпевшей последний раз виделись?
- Дней десять назад.
- Где?
- Здесь.
- С какой целью?
- Мы размениваем квартиру - я привез Ларисе планы нескольких вариантов...
Груздев говорил медленно, еле разлепляя сухие губы, и я не мог понять: он что, раздумывает так долго над ответами или все еще опомниться не может?
К разговору подключился Панков:
- Вы кого-нибудь подозреваете?
Груздев вскинул на него недобрый взгляд:
- Чтобы подозревать, надо иметь основания. У меня таких оснований нет.Он сказал это раздельно, веско, и в голосе его скрипнула жесть неприязни.
- Это конечно,- простецки улыбнулся Панков.- Но, возможно, есть человек, к которому стоит повнимательней присмотреться, вы как думаете?
- Таких людей вокруг Ларисы последнее время вилось предостаточно,сказал Груздев зло, помолчал, тяжело вздохнул.- Я ее предупреждал, что вся эта жизнь вокруг Мельпомены добром не кончится...
- Вы имеете в виду ее театральное окружение...- уточнил Жеглов и как бы мимоходом спросил: - У вас сейчас как с жилплощадью, нормально?
- Ненормально! - отрезал Груздев и с вызовом добавил: - Но к делу это отношения не имеет...
Он вытащил из кармана пальто носовой платок и вытер вспотевший лоб.
- Как знать, как знать,- неожиданно тонким голосом сказал Жеглов и достал из планшета записку, повертел ее в руках и спрятал обратно.- У вас оружие имеется?
Я мог бы поклясться, что при этом неожиданном вопросе Груздев вздрогнул!
Взволновался-то он наверняка, потому что снова полез за носовым платком, и я впервые увидел, что до синевы бледный человек может одновременно покрываться испариной.
- Нет...- сказал Груздев медленно и протяжно.- Не может быть... Я как-то не подумал...
- О чем не подумали? - спросил Жеглов спокойно.
- Я совсем забыл о нем...
- Ну-ну...- поторопил Груздева Панков.
- Неужели это из него?.. У меня был наградной пистолет...- Груздев говорил невнятно и с трудом, будто у него сразу и губы, и язык онемели.- Я совсем забыл о нем...
Он встал и направился к буфету, но на середине комнаты остановился и повернулся к Панкову:
- Вы нашли?.. Это из него?..
- Покажите, куда вы его положили,- спокойно сказал Панков.
Груздев подошел к буфету, открыл верхнюю створку, достал оттуда шкатулку, из которой, по словам Нади, пропали драгоценности. Трясущимися руками откинул крышку, тупо уставился внутрь шкатулки. Панков встал, направился к Груздеву, подошли оперативники.
- Его здесь нет... Я хранил его в шкатулке.
- А взяли когда? - осведомился Жеглов.
Груздев, словно не желая разговаривать с Жегловым, ответил Панкову:
- Я не брал... Поверьте, я не знаю, где он!
Панков развел руками, будто хотел сказать:
"Не знаете, так не знаете, поверим..." - а Жеглов развернул газетный сверток и показал коробку с патронами Груздеву:
- Вам вот этот предмет знаком?
- Да-а...- глядя куда-то вбок, сказал Груздев.- Знаком... знаком... Это мои патроны...
Трясущимися пальцами он положил в блюдце, стоявшее на буфете, окурок, достал из пачки-десяточка "Дели" папиросу, дунул в мундштук, примял пальцами конец его, закурил. Я видел, как он переживает, мне было тяжело смотреть на него, я отвел глаза и уперся взглядом в хрустальную пепельницу на столе. Там по-прежнему лежали окурки, и я вспомнил, что под диктовку Жеглова записал в свой блокнот:
"три окурка папирос "Дели".
Я пригляделся к окуркам, и в груди что-то странно ворохнулось, перехватило дыхание: мундштуки, наподобие хвостовика-стабилизатора бомбы, только без поперечной планки, были примяты крест-накрест. Точно так же примял сейчас свою папиросу Груздев! Уставившись в одну точку, он курил, затягиваясь часто и сильно, так что западали щеки и перекатывался кадык. "Это улика",- подумал я, и сразу же вдогонку пришла новая мысль: он ведь говорит, что здесь не был,- выходит, врет? Впрочем, может...