- Что насчет Груздева думаешь, а, Глеб?
- Его это работа, нет вопроса...- И, прожевав, добавил: - Этот субчик нетрудный, у меня не такие плясали. Один хмырь, помню, бандитское нападение инсценировал:
приезжаем - жена убитая, он в другой комнате, порезанный да связанный, с кляпом во рту лежит, в квартире полный разгром, все вверх дном перевернуто, ценности похищены. Стали разбираться, он убивается, сил нет: жизни, кричит, себя лишу без моей дорогой супруги! - Жеглов аккуратно смел ладонью крошки с газеты и отправил их в рот, задумался.
- Ну-ну, а дальше?..
- А дальше разведал я, что у него любовница имеется. А поскольку был он мне вот так,- Жеглов провел ребром ладони по горлу,- подозрительный, я ему напрямик и врубил: "Признавайтесь, за что вы убили дорогую супругу?" Ну, что с ним было - это передать тебе невозможно, куда он только на меня не жаловался, до Михаила Иваныча Калинина дошел.
- А ты что?
Жеглов поднялся, потянулся всем своим гибким сильным телом, удовлетворенно погладил живот и хитро ухмыльнулся:
- А я его под стражу взял, чтобы он охолонул маленько. Деньков пять он посидел без допроса, а я тем временем его любовницу расколол: она домишко купила, да непонятно, на какие шиши. Пришлось ей все ж таки признаться, что деньги - тридцать тысяч - любовник дал. А он-то плакался, что аккурат эти деньги подчистую грабители забрали, ни копейки ему не оставили. Поднимаю я его из камеры очную ставочку с любименькой. Да-а... Как он ее увидел, так сразу:
"Отпустите меня с допроса, подумать надо..." Хорошо. Вызываю через день, не успел он рта раскрыть, я ему заключение экспертизы..
- Какой экспертизы? - не понял я.
- Там, понимаешь, среди прочего на полу приемник валялся, "Телефункен", как сейчас помню трофейный. И тип этот вовсю разорялся, что искали грабители в приемнике деньги, не нашли и со злости грохнули его об пол со всей силой. А эксперты пишут категорически, что коли грохнулся бы приемник об пол, то произошли бы в его хрупкой конструкции непоправимые перемены и работать он бы ни в жисть не стал. А приемник, между прочим, работает как миленький...
- Ага, он значит его на пол поставил, чтобы создать видимость разгрома...
- Точно. Я ему так и сказал, он на полусогнутых: "Жизнь мне сохраните, умоляю, вину искуплю..." Вот такие типы, значитца, имеют место, и ты привыкай вести с ними беспощадную борьбу, как от нас требует народ.
- А Груздев?
- Испекся,- небрежно махнул рукой Жеглов.- Покобенится - и в раскол, куда ему деваться? Все улики налицо, а мужичишко он хлипкий, нервный...
Я поднялся:
- Пойду его проведаю - как он там?
- Ни в коем разе,- остановил Жеглов.- Ему сейчас до кондиции дойти надо, наедине, как говорится, со своей совестью. Но, между прочим, ты не думай, что все уже в порядке, такие дела непросто делаются, тут еще поработать придется...
- Есть,- охотно согласился я и попросил: - Ты обещал насчет следственных вопросов поподробней...
- А-а, - вспомнил Жеглов.- Это можно. Конечно, тут все на словах не объяснишь, ты еще пройдешь эту теорию на практике...
Я усмехнулся.
- Ну что ты, как медный самовар, светишься? - рассердился Жеглов.- Дело серьезное! Ты пойми, когда преступника допрашивают, он весь, как зверь, в напряжении и страх в нем бушует: что следователь знает, что может доказать, про что сейчас спросит? Вот это самое напряжение, страх этот его надо вплоть до самого ужаса завинчивать, понял? А как это делается? Очень просто. Вопросы должны идти по нарастающей: сначала про пустячки, то да се, мелочишку - тот сказал, та видала, этот слыхал... Преступник уже видит, что ты в курсе дела и пришел не так просто, поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь, железный...
- Ну, а он, представь себе, отпирается,- сказал я.
- И хорошо! И прекрасно! Он отпирается, а ты ему очняк - р-раз! Кладет его, допустим, подельщик на очной ставке...
- А он все равно отпирается...- подзадорил я его.
- А ты ему свидетеля - р-раз, экспертизку на стол - два! Вещдок какой-нибудь покрепче - тр-ри! И готов парнишечка, обязан он в этом фактике признаться и собственноручно его описать, и к тому же с объяснением, почему врал доселе.
- Ну, допустим,- кивнул я.- Что потом?
- Потом ты ему предлагаешь самому рассказать о своей преступной деятельности. Он тебе, конечно, тут же клянется, что сблудил один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке. А ты сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне тебя просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей неискренней линии станется? Он говорит: "А что?" - а ты краешком, осторожненько, называешь, к примеру. Шестой Монетчиковский, где, как тебе известно, кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.
- Так он тебе навстречу и разбежался!
- А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные ставки и все такое прочее, после чего и сознаваться пришлось, и оправдываться. Поэтому он встает, смотрит в твои красивые голубые глаза, бьет себя в грудь и "чистосердечно"
сознается в последнем из преступных фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы...
Зазвонил телефон - Панков из дому интересовался, не сознался ли Груздев.
- Нет пока,- сказал Жеглов.- Да вы не беспокойтесь, Сергей Ипатьич, развалится...- Положив трубку, Жеглов пошутил: - Спи спокойно, дорогой товарищ... Стар стал прокурорский следователь Панков. Раньше, бывало, пока сам обвиняемого не расколет, хоть ночь, за полночь, хоть до утра, хоть до завтра будет пыхтеть. Смешно...
- Ты не отвлекайся, Глеб. Про следственные вопросы ты рассказал. Мне ведь по книжкам некогда учиться.
- Молодец, Шарапов! - похвалил Жеглов.- При твоей настырности будешь толковый орел-сыщик. Слушай. Значитца, раскололся наш клиент на второй эпизод, ты ему без промедления третий адресок шепчешь. Притом снова железный. А он в это время приходит в соображение, что про второе дело он ни на чем развалился, без доказательств, и охватывает его, конечное дело, досада. И вскакивает он на ножки молодецкие, ломает свои ручки белые, христом-богом и родной мамой клянется, что нет на нем ничего больше, все как есть отдал! Тогда ты, как и в первый раз, всю карусель ему по новой прокручиваешь: и свидетеля-барыгу, и прохожего-очевидца, и подельщика на очной. И снова ему деваться некуда, и снова он тебе покаяние приносит полное, с извинениями и всяческой божбой. Тут тебе самое время в негодование прийти, объяснить ему, поганцу, что коли каждый эпизод таким вот макаром придется доказывать, клещами из него тянуть, то у народного суда сроков не хватит для подобного отъявленного нераскаявшегося вруна-негодяя. "И на Якиманке, выходит, ты не был, и в Бабьегородском не твоя работа, и Плющиха тебя не касается, и так далее, и тому подобное" всю сводку ему, короче, за год вываливаешь, лишь бы по почерку проходило...