— Спасибо — я постаралась говорить спокойно, чтоб мой голос не дрожал. — Спасибо. Теперь я хотя бы знаю правду…
— Если бы мы были в состоянии хоть чем-то… — снова завел свою невеселую песню кхитаец, но я его перебила.
— Мы можем идти?
Файнн-Тьенн лишь беспомощно развел руками… Впрочем, что он мог мне еще сказать? Ровным счетом ничего. А мне хотелось как можно скорей оказаться в той комнате, где мы пока что обитали вместе с Маридой, закрыть поплотнее двери, и дать, наконец, волю давно сдерживаемым слезам, которые уже были на подходе…
Мы не успели выйти из храма, когда Кисс внезапно остановился, и повернулся к шедшей за нами Мариде.
— Уважаемая атта, — обратился он к бывшей королеве. — Вы как-то говорили о том, что обряд по снятию эценбата можно провести в храме, во время венчания?
— Ну да, можно…
— Там другое проведение обряда?
— Да. Совершенно иное. И порядок, и…
— Тогда, моя дорогая, — повернулся Кисс ко мне, — тогда пошли.
— Куда?
— То есть как это — куда? Я — жениться, а ты, соответственно, выходить замуж!
— Кисс, хватит издеваться! — я едва сдержалась, чтоб не рявкнуть на парня. И без того на душе тошно, а тут еще он со своими дурацкими шуточками. Кстати, совсем не смешными.
— Лия, погоди! — одернула меня Марида, и повернулась к Киссу. — Ты серьезно?
— Вообще-то такими вещами обычно не шутят — парень, кажется, и в самом деле не смеялся. — И словами не бросаются. И уж тем более это относится к мужчинам, для многих из которых понятия «брак» и «тюремное заключение» звучат совершенно одинаково.
— Что ты сказал? — от возмущения я едва не зашипела.
— Счастье души моей, я открываю тебе глаза на таинство брака с точки зрения обычного мужчины… Итак, уважаемая атта, что вы скажете?
— А что… — задумчиво проговорила Марида, — а что… Дело может и выгореть. Тут совершенно иной подход, и порядок снятия другой…
— Еще чего! — попыталась было возмутится я. — Мне таких жертв не надо!
— Дорогая, зато мне для тебя ничего не жалко! Даже своей так долго лелеемой свободы!
— Переживу…
— Лия, хватит вам обоим дурака валять! — Марида даже не обратила внимания на мои слова. — И ломаться, как сдобный пряник, будешь потом… Молодой человек, а ведь это, возможно, и есть выход из положения!
— Какой еще выход?! — я едва не взорвалась от возмущения. — Вы оба что, с ума сошли?
— Дорогая, я сдвинулся головой еще в тот момент, когда впервые увидел тебя в образе огромной гадюки, или кого-то подобного, выползающей на меня из болотного тумана… Подумай сама: разве можно забыть такую милашку? Одни зубы с клыками в четыре ряда чего стоили… Правда, не припомню точно, ты меня тогда укусила, или я ненароком наступил в лужу того смертельного яда, который ты разбрызгивала направо и налево? Склоняюсь к второй версии… В любом случае, мое сердце с той ночи потеряло покой и сон — говорят, змеиный яд может подействовать таким избирательным образом на некоторые человеческие органы. Для лечения срочно требуется…
— Кисс, ты не только зараза, но и мерзавец!
— Как я понимаю, таким своеобразным образом ты говоришь мне «да»?
— Да погодите вы оба! — вновь вмешалась Марида. — Вас не переговорить… Кисс, против такого предложения трудно хоть что-то возразить! Мысль замечательная!
— Я против!
— Интересно, почему? — повернулись одновременно ко мне и Кисс и Марида.
— Ну… — я подбирала нужные слова. — Ну, ты же сама говорила, что для снятия эценбата во время венчания нужно, чтобы хотя бы один из двоих искренне любил другого…
— Так оно и есть. И что тебя тут смущает?
— А разве непонятно?
— Совершенно непонятно. Отговорки у тебя несерьезные — у вас и без того все складывается, как надо… Лия, все, больше мы эту тему не обсуждаем. Ждите меня здесь, сейчас вернусь! — и Марида поспешила назад, а я тем временем снова повернулась к парню.
— Кисс, что за чушь пришла тебе в голову?
— Почему это чушь? Я, проведя с тобой наедине столь долгий срок, как честный человек, просто обязан жениться. Репутация, милая, после общения со мной и бесконечных скитаний невесть где на пару с холостым мужчиной у тебя сейчас несколько подкачала, зато я парнишка хоть куда! Кстати, дорогая, прошу принять во внимание, что ваша нравственность не подвергается мной ни малейшему сомнению. И что бы вы, моя дорогаясвет души моей, не думали обо мне, все же я, в отличие от вас, склонен считать себя образцом добродетели и порядочности…