— Знай я, что он у вас на службе, мне было бы проще, — заметил я, стараясь, чтобы голос мой не прозвучал чересчур жалобно. — Я-то поначалу принял его за убийцу.
Уолсингем снисходительно усмехнулся, но, когда он ответил, я отчетливо расслышал предостережение:
— У каждого свои секреты, Бруно. Он мог оказаться убийцей, кто его разберет. Мне было важно, чтобы личные отношения не повлияли на ваше расследование.
— Никогда! — заверил я его, но в глаза поглядеть так и не смог.
— Очень надеюсь, — веселее подхватил министр. — А теперь, Бруно, возвращайтесь во французское посольство. Из Парижа приходят тревожные известия: партия Гизов укрепляется и злоумышляет против нашего королевства. Сойдитесь ближе с послом и постарайтесь выяснить побольше.
— Изо всех сил постараюсь, ваша милость! — пообещал я.
— Вот и хорошо. — Уолсингем грузно поднялся на ноги. — А теперь Филип сообщит вам какую-то приятную новость.
Он поощрительно глянул на Сидни, и тот дружески облапил меня.
— Мой старый наставник, Джон Ди, желает как можно скорее познакомиться с тобой, Бруно. Он покажет тебе все сокровища своей библиотеки. Он живет в Мортлейке, всего в миле отсюда. Мы поедем к нему прямо сегодня, если ты не против.
— Если я не против?.. — Только это и могло вернуть меня к жизни.
Хотя Сидни и называл казнь Джерома Джилберта моим триумфом, но с тех пор, как мы вернулись из Оксфорда, меня преследовало тягостное чувство, что я, наоборот, потерпел поражение. Глубокая тоска охватывала меня при мысли о стольких понапрасну загубленных жизнях; даже книги перестали меня интересовать. Я часто думал о Софии, о том, как сложится теперь ее судьба, — думал до тех пор, пока не испугался: показалось, меня больше уже ничто никогда не будет радовать. Но вот появилась возможность осмотреть библиотеку доктора Ди, и любопытство, мой верный, неразлучный спутник, вернулось ко мне. Быть может, королевский астролог выяснил, кто отнял у него на большой дороге книгу Гермеса Трисмегиста и куда она могла деться?
Сидни накинул плащ, Уолсингем на прощание пожал мне руку. Его бездонные глаза глубоко заглянули в мои.
— Вы показали себя стоящим человеком, Бруно, — прямо-таки с отеческой гордостью похвалил он. — Филип рассказал мне, как вы рисковали жизнью, чтобы изобличить этого попа, и Тайный совет вынес вам особую благодарность. Я надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество с вами.
Хотя я и не был дипломатом, но предпочел не сообщать, что жизнью я рисковал ради книги и красивой девушки: что пользы говорить об этом, когда ни ту ни другую я не добыл. Пусть уж считается, что все произошло ради вящей славы Англии. Я с вежливым поклоном принял похвалу. Сидни придержал для меня дверь, и мы вышли.
И если из тех кровавых событий, очевидцем которых я стал в Оксфорде, можно извлечь хоть малое благо, то для меня благом будет приобретенная мной уверенность, что ныне, более чем прежде, христианский мир нуждается в новой философии, которая сблизит нас всех, когда мы выйдем из мрака религиозных войн к просвещению. Человечеству необходимо осознать свое единство и единство Бога, как бы по-разному мы ни называли Его и ни молились Ему.
И мне, Джордано Бруно из Нолы, предстоит написать книги, которые разожгут это пламя просвещения в Европе, а с помощью Уолсингема я надеюсь передать свои книги в руки монархини, чей разум достаточно ясен и светел, чтобы постичь мою мысль.
А когда я буду писать Софии, я поведаю о мужестве Джерома в последний его час, но также постараюсь внушить ей мысль, что надежда на лучший мир не должна угаснуть никогда.