В общем, худо-бедно мы подошли к заключительной части, которая очень мало походила на итог научной дискуссии: я привел собственные сложные вычисления диаметров Луны, Земли и Солнца и их взаимных пропорций в таких терминах, что понял бы даже идиот; Андерхилл же в ответ попросту повторил те замшелые глупости, которые разделяют все те, кто путает науку с богословием и считает Святое Писание вершиной ученой мысли. Ректор также позволил себе многократно упомянуть о том, что я иностранец, как будто иностранец заведомо глупее англичанина. Много раз попрекнул он и Коперника за то, что тому не повезло быть уроженцем Благословенного Острова: где уж ему состязаться с крепким умом британца. Крепкий умом ректор совсем упустил из виду то обстоятельство, что диспут был затеян, чтобы почтить соотечественника того самого Коперника.
Я был рад, когда все это закончилось, склонился в низком поклоне перед лицемерными аплодисментами и сошел с кафедры, униженный и оскорбленный.
Зал стремительно пустел, никто из публики не хотел не то что беседовать со мной — встретиться взглядом. Я опустился на стул под окном и сидел в одиночестве, дожидаясь, пока все они разойдутся, чтобы избежать насмешек или, хуже того, сочувствия, но Сидни, энергично проталкиваясь сквозь толпу, уже спешил ко мне со своего почетного места. Он остановился передо мной и сокрушенно покачал головой.
— Сегодня мне стыдно за родной университет, Бруно! — воскликнул он, и два красных пятнышка действительно проступили у него на щеках. — Андерхилл — подлый хорек, он крутил и юлил и даже не пытался опровергнуть твои аргументы. Стыд и позор! Не ученый спор, а наглость и самомнение. — Он вновь покачал головой, крепко сжимая губы с таким видом, как будто стыдился самого себя. — Самая скверная черта нашей нации — высокомерие: всех-то мы лучше, всех умнее!
— Мне не повезло, что я хорошо знаю тебя и Уолсингема. — Я потряс головой, словно просыпаясь от дурного сна. — Я-то думал, все англичане мыслят столь же свободно, но как же я заблуждался!
— Кое в чем ты сам виноват, Бруно, — меланхолически заметил Сидни. — Что это было за вступление?
— В Париже оно принесло мне славу.
— То в Париже. У нас это не принято. У нас не жалуют тех, кто сами себя чересчур расхваливают. Думаю, тут-то ты и упустил аудиторию. Да в следующий раз и насчет обрезания помалкивай.
— Учту, — угрюмо отвечал я, — если будет следующий раз.
— Не слишком-то веселый получился визит в Оксфорд, старина, а? — Сидни с маху дружески хлопнул меня по плечу. — Сначала общество этого польского осла, потом человека загрызли насмерть у тебя под окном, а теперь над тобой смеются придурки. Мне и правда жаль, что так вышло, но пора нам сосредоточиться на главной задаче, — добавил он, понизив голос. — Вечером мы приглашены на обед в колледж Церкви Христовой. Опустошим их винные погреба, забудем хоть на время все печали и весело проведем вечерок. Согласен?
Я посмотрел ему в глаза. Конечно, я был благодарен за добрые слова и за желание меня развеселить. Но вот только шумная компания меня в этот вечер совсем не привлекала.
— Спасибо, Филип, но, боюсь, сегодня я плохой собутыльник. Позволь мне уйти и в тихом уголке зализать свои раны. Завтра я буду готов к любым приключениям, обещаю.
Сидни был явно разочарован, однако согласно кивнул:
— Ловлю на слове. Вообще-то пфальцграф рвется поохотиться, может быть, даже с соколами в лесу Шотовер, как только дождь утихнет, а я обязан удовлетворять его капризы. Но я не вынесу, если ты не поедешь с нами.
— Взял бы с собой своего нового дружка, Габриеля Норриса.
— Я приглашал его, но у него на завтра другие планы, — простодушно ответил Сидни, издевки в моем голосе он не заметил. — Впрочем, я об этом не жалею — этот петушок и так меня здорово обчистил. В случае чего напомни мне: я зарекся играть с ним в карты.
— Ладно, если высплюсь, непременно присоединюсь к вам, — пообещал я.
Норрис сказал, что волкодав мог забрести в колледж из Шотовера. Я не любитель охоты, но стоило съездить в лес и осмотреться на месте. Сидни пожал мне руку, снова от души дружески треснул меня, на этот раз по спине — ох уж и способ у этих англичан выражать дружеские чувства, — и ушел, предоставив мне пройти недлинный путь к колледжу Линкольна в одиночестве.