Симон выбрался на берег неподалеку от крепостных стен Трои и сразу же увидел, что за ним наблюдают десятки глаз: аравитяне явно не понимали, почему яро желавшие смерти перебежчика солдаты Родоса стреляли в воздух.
— Беги к воротам! — крикнули ему на греческом и сразу же — на армянском и еврейском, — тебя пропустят!
Симон кивнул и побежал вдоль стены, а едва обогнул крепость и подошел к воротам, обмер. Прямо перед ним, в компании двух крепких монахов, стоял Кифа.
— Ты? — так же обмер Кифа. — Что ты здесь…
— Я тоже не ожидал тебя увидеть, — кивнул Симон. — На чем добирался?
Кифа уклончиво мотнул головой.
— Купцы подвезли.
Это была откровенная ложь. Единственным купеческим судном, прорвавшимся сквозь заслон военных у Никеи благодаря родственным связям капитана с самим Теодором, было то, на котором приплыл сюда Симон.
«Значит, судно Кифы было имперским или церковным…»
Первое отпадало просто потому, что Кифа всегда находился по ту сторону от императора Ираклия.
— Эй, ты! — приоткрыли ворота и жестом подозвали Симона, — проходи.
— Я раньше стоял! — кинулся к щели Кифа. — У меня письмо!
— Подождешь.
Симон победно улыбнулся и протиснулся за приоткрытую створку.
— У меня дело к вашему вождю.
«И все-таки что здесь делает Кифа?»
Этот кастрат определенно имел какое-то дело к Амру, и вариантов было всего два: закулисные переговоры с аравитянами против Ираклия… и Елена.
Симон вздохнул, прошел в дверь комендатуры и замер. В огромной комнате сидел только один человек — небогато, а точнее, почти нищенски одетый аравитянин. Но вот его глаза…
— А ты ведь и есть — Амр, — прищурился Симон. — Слышал, слышал, как ты пророка убить пытался. Дважды? Молва не лжет?
Аравитянин мрачно мотнул головой и жестом пригласил присаживаться.
— Что надо?
— Я пришел за Еленой, — не стал юлить Симон.
Амр хмыкнул.
— А у тебя что, какие-то на нее права?
Симон задумался. Юридических прав на Царицу Цариц у него не было да и быть не могло. Это у нее были права на всех, кого ни коснись. И Амр, судя по выражению глаз, понимал об этом больше, чем ему положено.
— Нет, конечно, — покачал он головой, — но Елена все время в опасности, а я мог бы это остановить.
— А ты кто такой? Какого рода? — заинтересовался Амр. — А то пришел, о себе — ни слова, а Елену ему подавай.
— Я — Симон амхарец, — понимающе кивнул Симон, — без роду, без племени. Нашу деревню царь Херод вырезал, когда я ребенком был. Ни Ираклию, ни Патриарху не служу. Сам по себе.
Аравитянин с сомнением покачал головой.
— Никому не служишь, говоришь? А что за дело тебе до Елены?
Симон оценил ситуацию. Амр был сильным человеком, однако наваждению поддавался, это чувствовалось.
«Навести?»
— Почему молчишь? Или совесть еще осталась, врать не позволяет?
Симон удивился. Это слово он услышал впервые за последние пять-шесть лет. В империи предпочитали другие слова: необходимость, долг, служение…
— Когда-то я был одним из ее учителей, — сказал он чистую, хотя и неполную правду, — но уроки еще не окончены.
Аравитянин все с тем же сомнением покачал головой.
— Оставь ее в покое, Симон. Пусть Елена сама выбирает свой путь.
«Знает! — полыхнуло в голове Симона, — он что-то знает!»
И земля тут же отозвалась толчком.
Амр мог вызвать охрану в любой миг. Более того, он сразу оценил повадку Симона и решил, что мог бы справиться с ним даже сам, единолично, — монах он и есть монах. Но ему стало интересно.
— Скажи, Симон, зачем она тебе на самом деле?
Гость задумчиво оттопырил нижнюю губу. Он явно знал об истинном весе этой женщины и прямо сейчас решал, что именно сказать.
— Она родит Спасителя.
Амр опешил.
— А разве Иисус не Спаситель?
Монах вздохнул, осмотрел комнату и все-таки сел — чуть наискосок.
— Я сам над этим постоянно думаю, Амр. Пророков ведь было много. Только тех, кто стал известен двадцать восемь лет назад, десятки и десятки. У индусов это — распятый на дереве Кришна, у итальянцев — так же распятый Митра… Тот же Мухаммад, которого ты дважды пытался убить…
Амр поджал губы, но прерывать гостя не стал.
— Тот же Мухаммад. Разве кто-нибудь знает его истинную роль? — гость хмыкнул. — Сомневаюсь. Идола из него уже сделали, а живого слова почти никто не помнит.
— Я помню, — покачал головой Амр. — Хорошо помню.