Мальчик повернулся к девочке. – Давай, Дидри, - сказал он на английском. – У тебя есть пара, даже больше. Я знаю, у тебя есть. Надень их.
Дидри? Ну ладно, так или иначе это имя звучало как Дидри. Девочка достала такую же пару сережек из кармана своей блузы и одела их на мочки ушей. При этом она не сказала ни слова.
Карпентер почувствовал, что его разыгрывают. - Должен заметить, - сказал он мальчику сухо, - что ты на диво быстро умудрился освоить наш язык.
Мальчик покачал головой. - Нет, я по прежнему говорю на своем, - сказал он, и Карпентер заметил, что артикуляция его губ не совпадала с произнесенными словами. – Сережки-говорешки только делают похожим мой язык на ваш. Они воздействуют на слуховые нервы, осуществляя идиоматический перевод. Личные имена, конечно, не переводимы, и озвучиваются как имена, близкие вам по звучанию. Кое-какие слова вы слышите как они есть, так как сережки-говорешки не переводят все на сто процентов. В любом случае, каждый из нас одел их, и теперь все, что я говорю, вы слышите так, как если бы вы сами это сказали, а то, что вы говорите, я слышу так, как это сказал бы я. На Марсе у нас столько языков, что ни один человек никогда не сможет выучить их все. Даже в одной стране много разных языков. Рано или поздно сережки-говорешки должны были быть изобретены, и в конце-концов их изобрели. Почти у каждого есть по меньшей мере две пары.
- Марс?
- Да. Мы с Марса, Большого Марса. Меня зовут Скип.
- А какая у тебя фамилия?
Мальчик показался озадаченным. – У нас на Марсе у каждого только одно имя.
- Меня зовут Джим Карпентер, - сказал Карпентер. Он посмотрел на Дидри. Она глянула на него тоже, но таким манером, как будто она смотрела сквозь него. – Она твоя сестра?
- Да, сэр.
- Неужели она не может говорить?
- Видите ли, мистер Карпентер, она не может говорить с вами. Она принцесса.
- Понятно. Ну что ж, раз она принцесса, то ты, надо полагать, принц. Но ты разговариваешь со мной.
- Да, но со мной совсем другое дело. Она следующая, кто наследует трон Большого Марса, и это делает ее особенной персоной. И не только это, - добавил Скип. – Она с самого начала была высокомерной.
Дидри сверкнула в его сторону глазами, но промолчала.
- Причина, по которой мы оказались здесь, на Земле, - продолжил Скип, - заключается в том, что нас похитили.
* * *
“Итак, я здесь, - подумал Карпентер, - в верхнемеловом периоде, и кого я спасаю от утиных челюстей анатозавра – принцессу Марса ее младшего брата, Скипа! А теперь еще, оказывается, они были похищены!”
Но в то, что рассказал ему Скип, было поверить не сложнее, чем в то, что собирался рассказать Скипу и его сестре он. – Я с Земли, из 1998 года. Это 74,051,622 года спустя. Он показал на трицератанк. – А это Сэм, мой вездеход. Он больше похож на танк, потому что это бронированный вездеход. Сэм – это его кличка. У него есть большой двигатель “Камминз”, который подзаряжает батареи, а заодно он оборудован небольшим временным двигателем, который позволяет ему совершать короткие прыжки назад во времени. После прыжка в прошлое он может вернуться в то время, из которого он прыгнул, плюс то время, которое он провел в прошлом, а встроенный регулятор предотвращает прыжки в более далекое будущее. Он снабжен скрытыми автоматическими голографическими камерами, расположенными по бортам, и обычно, когда я отправляюсь в доисторические времена, я делаю это исключительно с задачей отснять голографические видеоматериалы, но на этот раз я прибыл еще по одной причине: выяснить происхождение ископаемых останков человека. Новые методы датировки позволяют палеонтологам определять периоды времени с высокой точностью, и они могут фиксировать время гибели любого организма с погрешностью почти в неделю. Но они не могут сказать точно, где это случилось, из-за геологических изменений, в данном случае по причине Ларамидной Революции.
Даже у Дидри глаза стали большими. Они напомнили ему осенние астры.