Мать с отцом наверняка уже спали, ведь своим странным сменным графиком, Петер давно уже приучил родителей не дожидаться его с работы, так было всем гораздо удобней. Он зашагал по тротуару. Прошел с десяток метров и встал, как вкопанный: ему вдруг до смерти захотелось просто сесть в пустой автобус и доехать за двадцать минут до дома, вместо того, чтобы брести в одиночку через такую вызывающе романтическую ночь. Петер нахмурился, прикидывая, до какой из остановок ему ближе добежать, резко развернулся и помчался обратно, навстречу приближающемуся автобусу. Он успел как раз вовремя, махнул рукой, прося водителя остановиться, и почти на ходу запрыгнул в гостеприимно распахнувшуюся переднюю дверь.
— Добрый вечер! — он показал проездной.
— Добрый… Проходите, занимайте место, пожалуйста! — кивнул водитель, закрывая двери.
Петер сделал шаг вперед, окидывая взглядом почти пустой салон, выбирая, где бы устроиться и вдруг у него перехватило дыхание: прямо за площадкой у средних дверей, где ряды сидений уже стоят повыше прочих, он увидел девушку. Самую красивую девушку, которую только мог себе представить. Автобус качнуло, и Петер рефлекторно вцепился в поручень, чтобы не упасть. Остатки хмеля как ветром сдуло. В горле пересохло, сердце почему-то пошло в разгон. Он стоял и ошарашенно смотрел на прекрасную незнакомку, совершенно не думая, как это выглядит со стороны. Девушка подняла голову, их взгляды встретились, и Петер понял, что пропал. Ее глаза, светло-светло-голубые, почти прозрачные с угольно черными бездонными зрачками, просто парализовали его, а в уголке сознания мелькнуло предчувствие приближающегося рая. Или ада. Чего именно он не знал, понимая только, что просто пройти мимо и жить дальше он уже не сможет. Между тем девушка и не думала отводить глаза, она чуть приподняла брови, будто от легкого удивления, а затем вдруг приветливо улыбнулась и чуть кивнула, словно предлагая Петеру быть посмелее. И тот сразу же решился. На ватных негнущихся ногах он прошел разделявшие их несколько метров и встал рядом, лихорадочно соображая, как бы начать поинтересней.
Но незнакомка его опередила:
— Привет, — сказала она как-то очень доброжелательно.
Это простое слово привело Петера в чувство.
— Привет! — ответил он и продолжил смущенно: — Извини… те, если я вел себя несколько…
— Ничего! На маньяка ты, вроде, не похож, — его замешательство очевидно ее позабавило, — так что… Меня зовут Эрика!
— А я — Петер!
— Очень приятно! Знаешь, Петер, я еще никогда не знакомилась в транспорте.
— Я тоже.
Он расслабился, слегка улыбнулся и наконец смог получше разглядеть свою новую знакомую. У нее были очень светлые волосы, тонкие, но густые и совсем коротко подстриженные. Петер не сильно разбирался в типах стрижек, но в голове почему-то всплыло странноватое слово “пикси”. В любом случае, прическа выглядела ультрамодной и очень ей шла. А вот брови и ресницы были у Эрики темно-русые, это добавляло ее лицу выразительности, которой частенько не хватает блондинкам. Прямой тонкий нос и неширокий рот, с чуточку приподнятыми уголками, дополняли портрет. В свете потолочных ламп ее кожа казалось матово-белой, даже чуть в голубизну, но ощущения холодности или отстраненности совсем не возникало: россыпь золотистых веснушек на высоких скулах и улыбчивые губы добавляли Эрике искренней, какой-то легкой детской наивности и доброты.
На вид девушке было лет двадцать, она была стройной, чтобы не сказать худенькой, но при этом хорошо сложена — никому бы и в голову не пришло принять ее за мальчика. Одета Эрика была совсем просто — в короткую джинсовую юбку, открывающую округлые коленки и светлую футболку с надписью “Нью-Йорк сити”. Петер перевел взгляд на темное стекло автобуса, чтобы в отражении посмотреть, не слишком ли тускло он выглядит рядом с такой красоткой. Надо признать, что смотрелся он очень даже ничего: никак не старше своих двадцати пяти, довольно высокий и спортивный, хотя совсем не атлет, темноволосый, с правильными чертами лица и выразительными серыми глазами. Петер стригся коротко, но не слишком и терпеть не мог густой растительности на лице, легкая мужественная небритость — максимум, что он мог себе позволить. Одежда на нем была опрятная и чистая, но совсем обыкновенная: джинсы, клетчатая рубашка с короткими рукавами, да кеды. Впрочем, много ли людей одеваются по-другому?