— Правда ничего интересного, рутина и скука… — Эрика поймала щекотный палец и крепко сжала. — Лучше ты расскажи, как там у вас на телевидении? Что интересного сейчас снимаете?
— Да честно говоря, сейчас ничего особо интересного не происходит. Готовимся к новому проекту, так что много чисто технической работы, а съемок никаких и нету. Все это довольно скучно...
— Понятно, — немного рассеянно кивнула девушка и чуть улыбнулась: — получается, мы с тобой неинтересные люди?
— Еще чего! Просто у нас все самое интересное начинается не на работе, а после нее, согласна?
Эрика кивнула и притихла, приникнув к его плечу.
А Петер, с удовольствием чувствуя на своем пальце прохладный кулачок Эрики, вдруг подумал, что вот они познакомились совсем недавно, а такое впечатление, будто сто лет назад, и у них уже есть своя общая история, которая удлиняется с каждой секундой.
Он припомнил их первую встречу и спросил с любопытством:
— А если не секрет, откуда ты ехала тогда, в тот вечер, когда мы познакомились?
— С вокзала, — светлые глаза Эрики словно подернулись легкой дымкой. — Я очень люблю ездить туда: смотреть на поезда, слушать свистки кондуктора, изучать расписание. И мечтать, — она грустно вздохнула, — и мечтать, как в один прекрасный день я тоже смогу войти в вагон экспресса, знаешь такого серебристого остроносого поезда?
Петер кивнул.
Эрика задумчиво продолжила:
— Вот, сесть у окна и уехать отсюда навсегда.
— В Мюнхен?
— В Мюнхен. Где мне было так хорошо в детстве.
— Что же тебе мешает?
— Много чего…
— И я?
— Теперь и ты.
* * *
Они шли в обнимку по темной аллее, отмечая, как с каждым шагом, шум улицы Семнадцатого Июня становится все тише и тише, уступая место таинственным шорохам ночного леса. Эрика тесно прижималась к Петеру, вокруг было пусто и темно, лишь иногда в просветах между деревьями проглядывала яркая, почти доросшая до полной луна, еще больше сгущая тени в закоулках, до которых не могла дотянуться своими бледными лучами. Петер приостановился и нежно поцеловал девушку, та с энтузиазмом ответила. Его руки задержались на ее аккуратной мягкой груди, Петер почувствовал, что под футболкой у нее ничего нет, и у него закружилась голова. А Эрика уже тащила его на боковую еле видную тропку, мягко, но требовательно.
— Идем, — прошептала она, — я хочу сделать это. Прямо сейчас.
— Это? То есть… Здесь? Увидят! — он приостановился.
— Не увидят! Сюда!
Они прошуршали по высокой траве, протиснулись сквозь какие-то ветки и оказались на маленькой полянке для пикника, окруженной густым высоким кустарником. Луну здесь ничто не загораживало, и она старалась вовсю, освещая чуть покосившийся дощатый стол и две лавки по бокам. Петер бросил рюкзак на траву и осмотрелся, словно опасаясь, что за ними уже кто-то подглядывает. Но вокруг не было ни души, лишь ветер тихо шумел в кронах деревьев. Эрика присела на торец стола, откинулась на отведенные руки, подставляя лицо и шею коротким сухим поцелуям. Затем Петер поднял край ее узкой футболки, обнажив округлую грудь, осторожно, словно боясь спугнуть, накрыл ее ладонями, чуть сжал, наслаждаясь нежностью кожи. Они еще какое-то время целовались, а затем Эрика чуть оттолкнула Петера, высвобождаясь из его рук, расстегнула молнию и одним движением стянула юбку, потом небрежно бросила в траву футболку. Она хотела снова вернуться на стол, но Петер чуть ее придержал, бросая на доски свою джинсовку.
— Мало ли кто здесь что делал, — хрипло прошептал он, отметив, что прозвучало это весьма двусмысленно. — Вот так лучше. Садись.
Она послушалась, Петер торопливо скинул рубашку, и тут одна неприятная мысль заставила его броситься к валяющемуся рюкзаку и начать лихорадочно перерывать содержимое. К счастью он нашел что искал: запечатанная, но уже весьма потрепанная пачка “Дюрекса” нашлась в боковом кармане. Петер давным-давно бросил ее в рюкзак, так на всякий случай, еще когда устраивался на новую работу, наивно надеясь на легкую интрижку с какой-нибудь командировочной русской. Он сорвал шуршащую прозрачную обертку, достал блестящий скользкий квадратик и начал, неожиданно вспотевшими пальцами, неловко надрывать упаковку.
— Что это? — заинтересованно спросила Эрика.
Она сидела на краю стола, болтая длинными гладкими ногами, обутыми в легкие низкие туфельки, и выражение лица у нее было как у любознательной отличницы, а не как у разгоряченной нетерпеливой любовницы.
— Э… — он растерялся. — Как что? Вас что, в школе не учили предохраняться?
— А… Да, конечно…