Доктор помрачнел.
– Не знает. Я никак не могу с ней связаться. Ни к ней, ни к Корделии никого не пускают, даже весточку не позволяют передать. Полная изоляция. И всё это пугает… пугает...
– Я просила Владимира помочь, но и он ничего не может сделать. Бедная Вероника! Она думает, что Бастиан погиб! Каково ей сейчас… не представляю! Нужно что-то делать.
***
Когда Веронике предоставили последнее слово, она впервые за долгий день (а слушание затянулось до позднего вечера) улыбнулась. Девушка поднялась на ноги, расправила плечи, уверенная в себе, гордая и спокойная. Все ждали её слова, все хотели услышать Алекто. Стояла звенящая тишина. Не вздоха, не шепотка. Наблюдатели тянули шеи. Речь Алекто должны были транслировать в прямом эфире.
– Уважаемый суд, я признаю вину. Да, я шпионила, следила, использовала полученную информацию против других людей. Я мстила всем, кого сама же обвинила и приговорила. Я надеялась мстить и дальше, хотела наказать всех, кого считала жестокими, несправедливыми, отвратительными. Но я не видела очевидного, самого главного, – Вероника сделала шаг вперед, развела руки, будто бы сокрушалась, признавала поражение. – Я сама была жестока и несправедлива. Я сама стала злом, тем самым злом, с которым боролась. Да, Алекто была монстром. Алекто ошибалась. Ни мне, ни кому-то другому не победить то зло, что живёт в нас. Мы все эринии, – только раз её голос дрогнул, а лицо исказило страдание. Спокойствие разбилось, как маска, распалось. Одинокая слеза покатилась по щеке. Девушка обвела взглядом зал, словно бы искала кого-то, надеялась, что придёт тот, на чью поддержку она рассчитывала. Алекто не были нужны толпы поклонников, последователей и почитателей, выкрикивавших её имя, настаивавших на её освобождении. Она хотела увидеть только одного человека. Но он не мог прийти. – Мы бываем безжалостными, жестокими, мы не хотим слушать друг друга, не хотим прощать. Неужели мне не одолеть это? Ни в себе, ни в ком-то ещё. Неужели я бессильна? То, что мы творим, даже те войны, что мы ведём… они не прекратятся. Примирившись с андроидами, мы вступили в новую кровопролитную войну. И неизвестно, когда она закончится. Я верила, что смогу изменить мир, и проиграла. И почему? Я сама не хотела меняться. В этом проблема. Один человек заставил меня понять это, заставил задуматься. Один человек…. Его уже нет на свете… Он сражался за Республику и погиб. Только благодаря ему я поняла, как сильно заблуждалась. Мне не изменить тех, кто меняться не желает. Никому их не заставить. До тех пор, пока мы будем вести себя, как эринии, мир не изменится, не станет лучше.
Она умолкла, опустила голову, присела на край скамьи. Более она не сказала ни слова, ни когда огласили приговор, ни когда её обступили журналисты и блогеры. Она не сказала ни слова.
***
16 брюмера 2349 года.
– Мы улетаем через десять минут, дочка. Скоро откроют двери.
– Знаю, мама. Знаю. Ещё пять минут… подождём ещё пять минут…
Корделии Мейсон хотелось сказать, что Себастиан просто не успеет добраться. Рейс «Рим – Париж» был задержан, безусловно, Бастиан опоздает. Но не нужно переживать. Он ведь сможет приехать чуть позже. Он обязательно прилетит на Яву. Он свободен и волен принимать любые решения, а вот Корделия и Вероника – птицы подневольные. Следующие пять лет они проведут на Яве, следующие пять лет они будут служить Республике. Они вновь превратятся в эриний – мстительных божеств в плащах и масках, только теперь их жертвами станут противники Союза – клоны. Но миссис Мейсон боялась расстроить дочь и промолчала. Вероника в последние дни только и думала, что о встрече с Бастианом. Узнав, что он выжил, она и сама вернулась к жизни. Девушке до возвращения на Юг было запрещено общаться с внешним миром, только один раз было сделано исключение, для доктора Кристо. Корделия знала, что тот подавал прошения самому консулу Томсону, писал каждый день в его приёмную и умолял об одной встрече с госпожой Алекто. Консул согласился. Вероника сообщила дату и время отъезда и надеялась, надеялась…
Она делала вид, что разглядывает военные планолёты, огромные машины, напичканные современной аппаратурой, оружием и провиантом, а сама время от времени украдкой поглядывала на дверь, ведущую в зал ожидания.
«Где же ты, Бастиан? Неужели не придёшь?»
Не придёт.
Так она решила.
Но он появился в самый последний момент. Бледный и растрёпанный. Он боялся опоздать. Бастиан опирался на трость. Отец поддерживал его, обнимал за плечи, был готов подстраховать. Рядом катилась Бэтси, которая могла подхватить хозяина, если вдруг тот начнёт падать.