– И мисс Лаваль совсем не навещала мать, не заботилась о ней? – не унимался Себастиан.
– Я бы так не сказал. Денег на родственников Аврора Лаваль не жалела, оплатила все операции матери, реабилитацию, лекарства, обучение сына. Вот только обделила их вниманием и любовью. Мать оставила на попечение роботам, сына отдала в руки чужих людей. Её саму интересовали только карьера, деньги, успех. Это подобно болезни, знаешь ли…
– Но она сдалась…
– Сдалась, часть денег отдала, провела пять месяцев в тюрьме. Теперь на свободе, выполняет полезную работу, ей же запрещено возвращаться в сферу IT. Живёт с матерью и сына из школы забрала. Стала паинькой. Необычное преображение, правда? – хмыкнул доктор. – Я, увы, привык к тому, что люди не меняются. Они крепко держатся за свои взгляды, идеалы и предрассудки. К несчастью, сын, наиболее жестокими люди бывают к своим близким.
Доктор Кристо был прав. И Кантэн Морелли, и Аврора Лаваль были жестоки к тем, кто их любил. Да, они нарушили закон, но что если наказали их вовсе не за это? Что если…? Сама эта мысль показалась Бастиану странной, но тут же крепко-накрепко застряла в голове и лишила покоя.
– Большое спасибо, отец! Ты мне очень помог, но не принимай это близко к сердцу. Отвлекись от работы, хотя бы ненадолго, иначе тебе самому понадобится слушатель.
Доктор Кристо не улыбнулся. Он передал пустую чашку в руки робота, откинулся на подушки и принялся трепать салфетку.
– Мне он уже нужен. Никак не могу успокоиться и отделаться от дурного предчувствия.
– Ты же обещал ему не верить. И полагаться только на факты.
– Не ухмыляйся, Бастиан! Факты против меня. Я чувствую: быть беде! – внезапно взвился Валериан Кристо. – Ты снова уедешь и уже не вернёшься! Я чувствую!
– Папа… – внутри у Бастиана всё сжалось. Он так и не научился утешать отца.
– Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь летать? Да я сам с ума от тоски сходил, когда вышел в отставку! Но летать можно и здесь, на гражданке. Я поговорю со старыми друзьями, попрошу… Ты и здесь найдешь своё место. Подожди, прошу, дай мне выговориться! – он предупреждающе выставил вперед руки, хотя Бастиан и рта не успел раскрыть. – Потом будем спорить. В молодости я тоже думал, что смогу кого-то спасти, если уж не целый мир, то хотя бы страну, тысячи невинных жизней. На деле же… Эта война и не думает заканчиваться, жертв становится всё больше, а ты бессилен, как и я. У меня сердце замирает, стоит только в очередной раз получить сообщение о твоей госпитализации. Я знаю, знаю, в следующий раз мне пришлют ящик с телом. У меня, кроме тебя, никого нет. Я прекрасно понимаю Марианну Лаваль, я такой же, как она. Я старею. Ты моё лекарство от одиночества. И я беспокоюсь о твоём будущем, я обо всём позабочусь. Обещай, что подумаешь над моими словами. Обещаешь?
Он уже не требовал и не просил – умолял. Чья-то грубая рука сжала сердце Бастиана. Отец заводил этот разговор каждый раз, когда он приезжал в отпуск. Доктор становился всё настойчивее и настойчивее. Пришло время принять решение, а Себастиан не знал, что делать. Он не мог представить жизнь в Орлеане, не видел перспектив мирного будущего. Если он что-то и умел, так это воевать.
– Конечно, подумаю, папа. Подумаю. А сейчас мед принесёт тебе лекарство, выпей и поспи. И завтра же ты уходишь в отпуск! Совсем себя извёл, нужно отдохнуть и набраться сил. И никаких возражений!
***
– Ах, какие большие корзины! И сколько цветов! Просто потрясающе! Как же вы их дотащили? Неужели в одной руке!? – воскликнула Корделия Мейсон, когда обнаружила Бастиана на пороге квартиры с двумя корзинами светло-сиреневых пионов.
– Робот-коридорный помог донести, миссис Мейсон. Сам бы не справился.
– Мне кажется, или вы, молодой человек, собирались оставить цветы и удрать? – нахмурилась женщина и погрозила ему пальцем. Глаза у неё были сиреневые, как и у дочери, но строгие. – Нехорошо!