— У вас никого не осталось?
— У меня есть дочь. Она потеряла мужа и старшего сына, но я не могу видеть ее горя. Она так и не смогла научиться жить без них.
— А вы? — Я сам не узнавал свой голос. — Вы, научились?
— Сначала не мог, именно тогда я поседел и стал похож на старика. А потом, вдруг понял, не нам решать нашу судьбу, раз все вышло так, значит, так тому и быть. От того страдаю я напоказ или глубоко в душе ничего не изменится, а жизнь идет дальше. И возможно именно от меня зависит, что произойдет?
— Вы считаете, от нас что-то зависит? — Усмешка получилась кособокой. — А как же Боги?
— Боги играют в свои игры, all'eri, нам не дано понять смысл их игр.
— Но они играют с нашей жизнью. Разве же мы не имеем права знать?
— Кто дал эту жизнь, тот в праве ее забрать. Это справедливо.
— Я… никогда не думал об этом так…
— Еще подумаете. Но! Вы ведь хотели поговорить не об этом?
— Мне просто интересно с вами разговаривать, — я вновь перевел взгляд на огонь, — обо всем. Вы ведь еще придете?
— Я пока не ухожу, а если вы спрашиваете о запрете, то комендант не давал таких указаний. Он, по-моему, вообще не ограничивал вас в передвижении по крепости. Напротив, Рэминэраль просил присмотреть за вами?
— В качестве шпиона?
— Нет, но скажите честно, вам есть что скрывать?
— Покажите мне того, кому нечего? В моих тайнах нет ничего, что может повредить кому-либо кроме меня, но раскрывать их я не намерен.
— Рэминэраль никогда бы не попросил меня об этом, а я никогда не пошел бы на такое, потому что чту заветы предков.
— Простите мне этот вопрос, я просто отвык от устоев жизни дроу.
— Я все понимаю.
— Хорошо, тогда не могли бы вы для начала в общих чертах рассказать о Кэльвии. Я ведь даже не знаю, какие были разрушения, кто выжил, и кто вернулся…. я вообще ничего не знаю.
— Из Пещеры Смерти не вернулся никто. В живых осталось только шестеро, в том числе и вы, но всех выживших доставили в столицу Империи и казнили. Это насколько известно мне. Но цель свою вы достигли — враг не смог пробраться в тыл. Атака сошла на нет сама по себе и потом ловили только тех, кто неосторожно высовывался за пределы безопасной территории. Своей самоотверженностью вы спасли свой народ.
— Нет, моей доли в этом нет.
— Вы ошибаетесь, решение всегда принимает Повелитель!
— Эрин, Повелитель, нам нужно идти, — тут Шаналь аккуратно отлепил мою руку от стены и потянул вслед за мелькающими впереди воинами, — скоро тут будет опасно!
— Шан, ты же все понял, не так ли? — Не меняя выражения лица, спросил я.
— Я… Вы… Это Ваше право — решать.
— А у меня есть выбор? — Я разозлился, резко вырывая руку и отворачиваясь. — Если мы попытаемся прорваться, лишь усилим напор. А если пойдем по северным туннелям — приведем армию противника прямо в тыл. У меня есть выбор? — Я дал парню минуту на размышление, а потом схватил за грудки и повторил. — Есть?
— Это Ваше решение! — Упрямо повторил охранник и я, наконец, расслабленно сполз по стене, больше не мешая ему выполнять свою работу.
Пока я, молча, вспоминал свой последний бой, и первый крупный проигрыш, Аваль начал тихо рассказывать и под его прекрасно поставленный голос истинного рассказчика, глядя в огонь, я видел происходящее не словами, а глазами, словно отраженным в пламени. Может, шутку сыграла телепатия, передавая образы, может быть, просто разыгралось воображение, но я был среди первых беженцев, осмелившихся вступить в полуразрушенный, оставленный врагу Альварен. Я слышал плач вдов и матерей по погибшим, а ведь они были в каждой семье без исключений. Я ходил среди могил павших, которых не успевали хоронить. Я следовал за отрядами смертников, осмеливавшихся на вылазки за телами бойцов на территорию, охраняемую врагом. Я разбивался на части, оставляя каждому толику своей боли, чтобы собраться вновь, с тем грузом, что предстоит носить всю оставшуюся жизнь. И я верил, надеялся на что-то лучшее… все еще верил… и надеялся. Ждал, сам не зная чего.
Мы говорили почти всю ночь. Аваль покинул меня перед самым рассветом и не потому, что кто-то из нас устал, а из-за банальной пропажи голоса. Слишком большой оказалась с непривычки нагрузка на старое горло. После ухода слуги, который оказался архивариусом крепости, я еще долго сидел, глядя на зарождающийся рассвет, и думал о прошлом и будущем. Почему-то мне казалось, что этой ночью для меня изменилось слишком многое, собственно, как и во мне. Но вот чем грозят перемены не стоит пока заморачиваться, всему свое время.
В тот день Рэми не появился, а я и не ждал, я вообще провел весь день в постели, отсыпаясь за все путешествие. Обед, я попросту проигнорировал, даже не притронувшись, ужин же, Аваль буквально в меня впихнул, согнав с кровати под предлогом отказа отвечать на вопросы. Естественно я послушался, разве такие угрозы игнорируют? Посмотрев на мою хоть и худую, но вполне нормальную, по сравнению с тем, что было после плена, фигуру, он поцокал языком, покачал головой и выдал непереводимый оборот, используемый чаще всего грузчиками в порту. Но, слава Лароху, говорить ничего не стал.
Нужно ли говорить, что эту ночь я вновь провел не в своей постели? Правда, на этот раз я вспомнил о существовании совести и отпустил старика через пару часов после полуночи, попросив принести мне из библиотеки что-нибудь почитать перед сном. В итоге, солнце уже встало, когда я завернулся в одеяло и крепко заснул. О визите Рэми, которому доложили о моих художествах стражники, я и не подозревал. Будить меня бывший друг на стал, лишь постоял у кресла, и прочитал корешок отложенных «Хроник Алласа», повествующих о годах войны и послевоенного становления.
Глава 39
На этот раз я проснулся четко к ужину, и даже успел помыться в приготовленной ванне. Завернутый в банный халат, чистый, и оттого счастливый, я предложил Авалю разделить со мной ужин, а если ему не помешает, то позвать в компанию Рона. Старик согласился. И этим вечером мы слушали рассказы уже вдвоем, уснув под утро рядышком на кровати. «Что-то я скоро совсем перейду на ночной образ жизни!», — мелькнула каверзная мысль, и я пообещал себе проснуться хотя бы до обеда.
— Рон вставай! Рон, уже обед.
— Не, я спать хочу, ешь сам, — отмахнулся друг, переворачиваясь на другой бок и снова засыпая.
— А, ну и ладно, — я отвернулся и пошел к столу, — будем считать, что ты не голоден. — Ответом мне была тишина.
Перекусив, я передвинул кресло к окну, поскольку камин еще не горел, и залез в него с ногами, нарушив разом все существующие нормы приличия. «Хроники» написаны оказались отменно, и я читал уже второй том из трех залпом. Полностью уйдя в содержимое, я не сразу заметил наступление вечера. Попробовав вновь растолкать Рона, я получил совет раньше, чем принесут ужин даже не лезть, и задумался чем бы заняться. До ужина оставалось еще часа полтора, читать без света уже стало невозможно, а зажигать камин самостоятельно не хотелось. И тут я вспомнил слова Аваля о неограниченности собственных перемещений и решил их проверить.
Выйдя за дверь, я первым делом встретился глазами с одним из охранников, ожидая распоряжения вернуться назад, но тот молчал. Тогда и я, отвернувшись, поплелся вперед по коридору. Шел я без цели, просто глядя по сторонам, и не обращая внимания на шелест шагов за спиной, кое-где останавливаясь, чтобы что-то рассмотреть, кое-где ускоряясь, чтобы ни с кем не столкнуться, хотя это было сделать проблематично. Крепость, представляющая собой самый настоящий замок, как жильцы ее чаще всего и называли, почти на семьдесят процентов была пуста. Пыльные коридоры, не горящие светильники, захламленные залы… я проходил мимо и с сожалением представлял себе, какими некогда они были.
Кое-где свет был ярче и признаки обжитости становились заметны, там я не задерживался, проходя мимо, за исключением одного раза. Я несколько минут решался подняться по лестнице на крышу, в итоге, победило любопытство. Как ни странно, конвоир за мной не пошел. Пожав плечами, я по старой привычке перевалился через бойницу, рассматривая то, что еще не успела скрыть ночь. Вид отсюда просто поражал воображение. Серпантин, казавшийся столь однообразным снизу, сверху представлял собой идеально симметричную кривую. Долина в чуть красноватом отблеске, казалась сказочной, без единого изъяна. А видная отсюда небольшая речка с кучей впадающих ручейков, производила впечатление листа с прожилками, по которым как по венам течет кровь.