Толпа разделилась вскоре на две равные половины: одни двинулись из посёлка, а остальные стали расходиться по домам.
— Что бы это значило? — задала вопрос Ксения Яковлевна.
— Уж не знаю, что у них там деется, — отвечала Домаша.
Она продолжала стоять у окна, хотя посёлок принял уже свой обычный вид, только дальше в степи виднелась удалявшаяся группа людей.
— Глянь, Домаша, это он! — вдруг воскликнула Ксения Яковлевна, указав на бежавшего во весь опор по посёлку мужчину.
— И впрямь он, Ермак! — согласилась Домаша. — Куда это он?
На глазах девушек Ермаку Тимофеевичу подвели лошадь, он вскочил на неё и помчался вслед удаляющейся толпе.
— Они не в поход ли собрались? — сообразила Домаша.
— Что ты!.. Ужели? — упавшим голосом произнесла Ксения Яковлевна.
— Надо быть, так…
Обе девушки замолчали. Ксения Яковлевна продолжала смотреть в ту сторону, куда скрылся на коне Ермак.
Прошло более получаса. Вдруг на горизонте появилась фигура всадника.
— Смотри, это он! Он возвращается… — с волнением произнесла Строганова и стала неотводно смотреть на приближавшуюся фигуру всадника.
Вот Ермак — теперь было ясно, что это он, — подъехал к своей избе и, спрыгнув с коня, исчез в ней. Лошадь побежала по посёлку одна.
— А вот что я задумала! — быстро сказала Домаша, и не успела Ксения Яковлевна оглянуться, как та быстро выскочила из горницы.
Мы знаем, что через какие-то четверть часа она уже была в избе Ермака Тимофеевича.
XVII
Нежданная гостья
— Кажись, это ты, девушка? — как-то растерянно произнёс Ермак.
— А ты ослеп, што ли, Ермак Тимофеевич! — задорно усмехнулась Домаша.
— Ослеп, говоришь… — с недоумением повторил Ермак.
— Вестимо, ослеп, коли людей не узнаешь. «Кажись, это ты, девушка?» — передразнила его она.
— Узнал я, как не узнать? Знаю, что Домашей звать. Только чудно мне всё это…
— Что чудно-то?
— Да вот, что ты ко мне пожаловала, да в самый раз…
— Как — в раз? — воззрилась на него девушка.
— Да так, в раз, значит. Сам я тебя сейчас в мыслях держал…
— С чего бы это?
— Да с Яковом мы о тебе говорили…
— С Яковом? Когда?..
— Да часа с два, с три тому назад.
— Ах, окаянный, всё наврал мне! — воскликнула Домаша.
— Он? Наврал?
— Вестимо, наврал, я его к тебе посылала по делу одному, а он мне невесть чего наговорил…
— Что же он сказал?
— Да сказал, что тебя в посёлке нет и куда ты отлучился, никому не ведомо, а выходит, он с тобой беседовал.
— Он тебе правду сказал, девушка, — заметил Ермак.
— Как правду?
— Да так, в посёлке меня, когда он искал, действительно не было, но встретились мы с ним на дороге… Да что же ты стоишь, девушка? Садись, гостья будешь.
— И то сяду, устала я, из хором что есть силы бежала. Увидали мы тебя с Ксенией Яковлевной в окошко, как ты в избу пошёл, я сейчас же из светлицы во двор, а со двора сюда.
— Сама прибежала али послана? — спросил Ермак Тимофеевич, причём голос его дрогнул.
— Зачем послана? Сама припожаловала… Аль тебе это не любо? Кажись, я не из тех, кем молодцы бы брезгали.
— Несуразное что-то ты говоришь, девушка! — строго произнёс Ермак.
— Да ты, видно, постник, — усмехнулась Домаша.
— Оставь это, девушка.
— Да ну тебя: смеюсь я, а ты и впрямь… Если с Яковом ты гуторил, может, он тебе поведал кое-что?..
— Поведал, девушка, поведал, для того я и повидать-то тебя хотел, а ты на помине легка и шасть в дверь… — радостно заговорил Ермак.
— Значит, ты знаешь беду нашу?
— Какую беду? — не понял Ермак, тоже присевший на лавку рядом с девушкой.
— Как же не беда, коли нашей молодой хозяюшке не по себе, всё недужится… Извелась она вся, исстрадалась, а всё по тебе, добрый молодец… Уж коли сказал тебе Яшка, так мне таить нечего…
Ермак Тимофеевич схватился за голову.
— А уж как мне тошно, девушка! — почти простонал он.
— Тебе-то с чего?
— Люблю я её ведь больше жизни. Так люблю, девушка, что и рассказать не могу… Опостылела мне и потеха ратная, оттого я остался в посёлке сиднем сидеть, когда товарищи ушли с ворогом биться, да и сама жизнь без неё опостылела.
— Вот они дела-то какие деются… — развела руками Домаша. — А Семён Аникич послал ещё тут к жениху грамотку…