— Не получить жениху этой грамотки! — вспыхнул Ермак.
— Как не получить? Ведь Яшка с ней в Москву гонцом поехал…
— Ведомо мне это, девушка, только едет он туда теперь без грамотки…
— Как так?
— Да так, отдал он мне её, эту грамотку…
— Отдал? — испуганно переспросила Домаша.
— Да, отдал, неволею отдал, а не то бы прирезал я его в овраге…
И Ермак Тимофеевич подробно передал Домаше всё уже известное нашим читателям о встрече с Яковом в овраге.
— Куда же он теперь, шалый, помчится без грамотки? — спросила Домаша.
— А поехал куда глаза глядят. Пусть прогуляется, небось долго не задержится, вернётся и скажет, что ограбили его лихие люди… Казна у него останется, вам же пригодится, а боярин Обносков хорош будет и без грамотки…
— Ахти, дела какие вы с Яковом затеяли… Страсть! Как же теперь? Сказать мне про то Ксении Яковлевне?
— Конечно, скажи. Ей, чай, тоже не была бы по сердцу посылка этой грамотки…
— Куда там по сердцу… Скажешь тоже…
— Вот видишь… Так поведай ей, что изорвал я грамотку в клочья и в овраге в землю втоптал… Не даст-де Ермак её, кралечку, никому, дороже она ему жизни самой… Вот что!
— Это-то я ей поведаю, только что далее-то будет, неведомо…
— Неведомо, девушка, неведомо! — согласился Ермак Тимофеевич, поникнув головой.
— То-то и оно-то…
— Повидаться мне с ней надо бы, — робко сказал Ермак.
— Ну, это, кажись, Ермак Тимофеевич, несбыточно. Антиповна зорко глядит.
— Я, кажись, вздумал кое-что, — заметил Ермак Тимофеевич.
— Надумал?.. Что?
— И даже уж закинул словечко Семёну Аникичу…
И Ермак Тимофеевич рассказал Домаше о своём разговоре со стариком Строгановым относительно помощи, которую он мог бы оказать Ксении Яковлевне своим знанием целебных трав.
— А ты и впрямь знахарь?
— Выучила меня одна старуха! — уклончиво отвечал Ермак.
— Тогда, молодец, пожалуй, можно будет дело и оборудовать. Надо сказать Ксении Яковлевне, чтобы она уж совсем хворой прикинулась. Семён Аникич, в крайности, и пошлёт за тобой.
— Это ты умно надумала.
— А ты что же думал, Ермак Тимофеевич, что у девки голова на плечах зря болтается?
— У многих и зря, — улыбнулся Ермак.
— Только не у меня и не у Ксении Яковлевны, — возразила Домаша.
— Так оборудуй это, милая девушка, а я буду в ожидании.
— Не сумлевайся, оборудую. Одначе мне пора, ночь на дворе.
Домаша взглянула в окно. На дворе действительно сгущались летние сумерки.
— Иди с Богом, девушка…
— Прощения просим, Ермак Тимофеевич.
И Домаша быстро выскользнула из избы.
Ермак остался один. Он был счастлив, как может быть счастлив человек мгновеньями. Луч надежды как-то сразу изменил всю картину, только что рисовавшуюся ему в мрачных красках.
«Чему это я радуюсь, — остановил он самого себя. — Ещё, кажись, ничего не видно, как всё обладится. Да и обладится ли?»
Эта отрезвляющая мысль заставила Ермака глубоко задуматься. Ему стало душно в избе. Он вышел на улицу.
Кругом было всё тихо. Сумерки сгущались всё более и более.
В избах замелькали огоньки горящих лучин. Ермак Тимофеевич полной грудью вдохнул в себя прохладный воздух северной степи, невольно поднял голову кверху и посмотрел на темневшие вдали строгановские хоромы. В заветном окне трепетно мелькнул огонёк.
Быть может, теперь Домаша уже передала своей молодой хозяюшке о беседе с ним. Сердце Ермака трепетно забилось. «Что-то будет? Что-то будет?»
Он долго прохаживался по посёлку. Огни в нём гасли один за другим, погас и огонёк в окне светлицы Ксении Яковлевны. Ночь окончательно спустилась на землю. Ермак медленно пошёл от своей избы по направлению к хоромам — ему хотелось быть поближе к милой для него девушке. Он шёл задумчиво и уже был почти у самого острога, когда до слуха его донёсся подозрительный шорох.
Он поднял голову и обвёл кругом себя внимательным взглядом.
Под высоким острогом, окружавшим двор Строгановых, было темнее, нежели в поле, но зоркий глаз Ермака Тимофеевича различил тотчас же копошащуюся там фигуру.
Он стал приглядываться.
Вдруг блеснул огонёк. Кто-то, видимо, высекал огонь. В одно мгновенье, в несколько быстрых прыжков Ермак оказался около копошащейся фигуры и схватил за шиворот низкорослого татарина, наклонившегося над грудой натасканного им хвороста, который он намеревался поджечь. Неожиданное нападение окончательно ошеломило татарина.
— Бачка, бачка! — прохрипел он сдавленным шёпотом.
Ермак, левой рукой крепко державший татарина за шиворот, другой выхватил висевший за поясом нож и приблизил его к горлу татарина. Тот окончательно замер.