— А как тебя увидят?..
— Не бойся, не увидят… А увидят — поклёп-то падёт на мою, а не на твою голову.
— Всё-таки не ладно это…
— А что же поделаешь? Так ещё неладнее выходит… В слепоте-то ходить…
— Что же, постарайся… — согласилась Строганова.
— Я сейчас же это дело обделаю… Ты войди в рукодельную, поработай с полчасика, да и уведи Антиповну, а я мигом сбегаю, благо он теперь у себя в избе и один… Ивана Ивановича нет, в поход ушёл.
— Хорошо.
Обе девушки вошли в рукодельную. Ксения Яковлевна, как и было условлено, проработала не более получаса и обратилась к Антиповне:
— Пойдём, нянюшка, расскажи мне какую ни на есть сказку, скучно очень…
Лицо Антиповны расплылось от удовольствия. Она очень любила, когда к ней обращалась с просьбами её питомица.
— Изволь, касаточка, расскажу. Я надысь вспомнила ту сказку, что рассказывала тебе, когда ты ещё была махонькая, за новую для тебя сойдёт…
— Ну вот и хорошо, сегодня и расскажешь…
И девушка вышла из рукодельной. Антиповна поспешила за ней.
Домаша только этого и ждала, но, однако, не тронулась с места, пока из соседней горницы не донёсся старческий голос Антиповны, медленно и протяжно начинавшей рассказывать новую сказку. Тогда Домаша быстро встала из-за пяльцев и направилась в девичью, накинула на себя большой платок и выскользнула сперва во двор, а затем и за ворота усадьбы. Никто не заметил её.
Она пустилась бежать по полю и, запыхавшись, остановилась у избы Ермака Тимофеевича. Переведя дух, она тихо отворила дверь.
Ермак ходил по избе в глубокой задумчивости. Шорох заставил его остановиться. Оглядевшись, он радостно воскликнул:
— Домна Семёновна!..
Девушка вошла.
— Она самая.
— Что с Ксенией Яковлевной?
— Да ничего, работала в рукодельной, а теперь ей нянька сказки сказывает.
— Здорова, значит? — упавшим голосом сказал Ермак.
— И здорова, может быть, и занедужится ей может, это как ты скажешь, Ермак Тимофеевич… Затем я пришла, поспросить… Да что же ты, добрый молодец, меня на ногах держишь? Я и так пристала, сюда бежавши. Сядь-ка. И я присяду…
— Садись, садись… — спохватился Ермак Тимофеевич.
— Так как же нам с Ксенией Яковлевной быть-то, добрый молодец? — спросила Домаша.
— Да пусть ей ещё понедужится с недельку-другую, то-де лучше, то хуже, — отвечал Ермак.
— Ин будь по-твоему, недужится так недужится. И это можно, я так ей и передам…
— Передай, девушка, возьми в труд… Я по крайности хоть каждый день увижу её, а может, улучу минутку и словом перемолвиться. Да и Семён Аникич увидит, что хворь-то долгая, больше будет благодарен, коли вылечу. Говорил он мне, что на сердце она жалится, а мне сказать ей совестно, пусть так всё на сердце и жалится…
— А ты лечить ей сердце-то и примешься?.. — с усмешкой спросила Домаша.
— Постараюсь…
— Уж ты вылечишь, таковский!..
— А у меня к тебе просьбица… — начал Ермак Тимофеевич, сняв с мизинца кольцо, оставленное им себе при разделе добычи.
— Что это? Колечко? — спросила Домаша.
— Да. Прими в труд, передай Ксении Яковлевне, от Ермака-де, ратная добыча, шлёт от любящего сердца.
Девушка нерешительно взяла кольцо.
— Изволь, добрый молодец, только носить-то его нельзя будет… Увидит Антиповна, она у нас глазастая, Семён Аникич, да и братцы, пойдут спросы да расспросы, беда выйти может…
— Пусть спрячет куда ни на есть, может, на минуту и наденет на пальчик свой.
— К чему тогда и кольцо от милого друга, коли не носить его…
— Так-то оно так, да что же делать-то…
— А ты послушай, добрый молодец, девичьего разума…
— Изволь, послушаю…
— На сердце Ксения Яковлевна будет жалиться, так ты скажи Семёну Аникичу, что есть у тебя кольцо наговорённое, от сердца-то помогает, дозвольте-де носить Ксении Яковлевне… Он в тебя верит, поверит и тому… Тогда она его и будет носить въявь, на народе, и тебе и ей много приятнее…
— И то, девушка… Какая же ты умница! — воскликнул восхищенный предложением Домаши Ермак Тимофеевич.
— Какая уродилась, такой и бери… Так ты спрячь кольцо-то, сам не носи, не ровен час, приметят, что твоё кольцо. Может, и приметили… Ишь, вырядился, — насмешливо сказала Домаша.
— Вряд ли приметили…
— Да так и сделай, как я говорила.
— Так в точку сделаю, а ты всё же Ксению Яковлевну-то упряди…
— Без тебя знаю это…
— Уж не ведаю, как и благодарить тебя.
— А вот будешь мужем нашей хозяюшки, так не оставь нас с Яковом своею хозяйской милостью, — улыбнулась Домаша.