— Не может статься этого! — печально сказал Ермак. — Но и так Яков мне всегда первым другом будет, да и тебе, девушка, по гроб не забуду твоей услуги…
Он произнёс всё это таким печальным тоном, что Домаше стало его жаль.
— А ты не кручинься раньше времени, добрый молодец. Всё, быть может, наладится. Ведь не думал же ты, не гадал в светлицу-то попасть к хозяюшке, а Бог привёл, и вхож стал… Так и дальше, не ведаешь иной раз, как всё устроится…
— Спасибо на добром слове, девушка, — сказал Ермак.
Домаша встала.
— Ан мне пора, прощенья просим… Завтра увидимся.
Домаша вышла из избы. Ермак последовал за нею и долго стоял у крыльца, смотря вслед убегавшей девушке.
XXV
Ходатай
Слова Домаши сбылись как по писаному.
К посещениям Ермака Тимофеевича светлицы Ксении Яковлевны действительно привыкли. Семён Иоаникиевич перестал сопровождать его, а Антиповна иной раз и отлучалась в рукодельную, посылая к молодой Строгановой Домашу, успевшую уверить её, что она терпеть не может Ермака.
При Домаше молодые люди были всё равно что вдвоём, успевали вдосталь наговориться и даже изредка обменяться поцелуем.
На руке Ксении Яковлевны блестело кольцо Ермака, как «наговорённое» от сердца. Молодая Строганова быстро поправлялась от «болезни», хотя не переставала порой жаловаться на слабость и головную боль. Знахарь ещё был нужен. И он теперь посещал свою больную ежедневно.
Но Ермак Тимофеевич хорошо знал русскую пословицу, гласящую: «как верёвку ни вить, а всё концу быть» и со страхом и надеждою ожидал этого конца. Они решили с Ксенией Яковлевной переговорить с Семёном Иоаникиевичем, причём Ермак Тимофеевич сообщил девушке, что её дядя обещал наградить его всем, чего он пожелает.
— Вот и попрошу у него в награду… тебя, — сказал Ермак.
— Он, чай, и не думает и не гадает о такой просьбе, — заметила Ксения Яковлевна.
— А мне-то что? — сказал Ермак. — Я ему и надысь сказал: «Не давши слова — крепись, а давши — держись»…
— Попытать можно, — согласилась Строганова.
— Я на днях попытаю…
— Боязно. А разлучат нас?.. Что тогда?
— Надо один конец сделать! — говорил Ермак Тимофеевич. Но, несмотря на эту решительную фразу, он всё-таки со дня на день откладывал объяснение со стариком Строгановым. Сколько раз при свидании он уж решался заговорить, но ему тоже, как и Ксении Яковлевне, вдруг становилось «боязно». Как посмотрит на эти речи ласковый, приветливый, души не чающий в нём старик? А вдруг поступит круто, запрет свою племянницу, а ему скажет: «Добрый молодец, вот Бог, а вот и порог!» Что тогда?
И холодный пот выступал на лбу Ермака, человека, как известно, далеко не из трусливых. Беседа поэтому откладывалась.
Семён Иоаникиевич пребывал в счастливом неведении относительно причин хвори любимой племянницы и чудодейственных средств знахаря, Ермака Тимофеевича.
Из этого неведения вывел его Максим Яковлевич.
В одно прекрасное утро оба племянника, по обыкновению, явились в горницу дяди пожелать ему доброго утра. Никита Григорьевич вскоре ушёл посмотреть на лошадей, до которых был страстный охотник, а Максим Яковлевич остался с Семёном Иоаникиевичем, разговорившись с ним о необходимости сменить одного из дозорных.
Старик Строганов не любил переменять людей. Он и в данном случае стоял на стороне старого служащего.
— Изворовался он, дядя, сам знаешь, — говорил Максим Яковлевич.
— Есть тот грех, таить нечего, — согласился Семён Иоаникиевич.
— Вот видишь. И не унимается. А по-моему, сыт — ну и будет…
— Вот оно что значит молодо-зелено, — заметил старик. — А того вы не рассудите, что сытый человек меньше съест, нежели голодный…
— Это к чему же?..
— Да уж к тому… Правильно я говорю?
— Конечно, меньше.
— То-то и оно. Приставь нового, тот воровать будет, да ещё больше, так как ему больше и нужно, да и завидки будут брать на прежнего…
— Да уж, дядя, по-моему, пусть лучше другой покормится, чем всё один…
— Да коли он хозяину пользу даёт, пусть кормится. Нам-то что… Его старанье, за него и награду он себе берёт…
— Это вор-то?..
— Уж и вор… Просто себя не забывает, охулки на руку не кладёт около хозяйского добра… Да где их взять таких-то, которые бы его соблюдали? Таких, Максимушка, нет, и, по-моему, задать ему нагоняй как следствуст, пугнуть хорошенько, он на время и приостановится…
— На время? — усмехнувшись, переспросил Максим Яковлевич.