— Люди, главное, отдохнут, сил наберутся, а это в походе первое дело. Вишь, как грохочут, веселы, довольны…
За кострами действительно беседа шла всё оживлённее и оживлённее, всё чаще слышались шутки и смех.
XIII
Цыганка
Оставим Ермака Тимофеевича с его людьми в их волшебной пещере и вернёмся снова в хоромы Строгановых.
Опасения Семёна Иоаникиевича сбылись. Не прошло и недели после отправления в поход Ермака, как кочевники стали беспокоить границы Строгановского царства, и потребовалось снаряжать против них людей, начальство над которыми принял Никита Григорьевич Строганов, а Максим Яковлевич остался дома, тоже занятый устройством оборонительных сил, на случай возможного нападения на усадьбу.
Эти распоряжения Строгановых произвели известное впечатление на кочевников, и они, разбитые Никитой Григорьевичем Строгановым и его людьми и прогнанные за Каменный пояс, более уже не беспокоили приготовившихся к отпору соседей.
В усадьбе всё шло по-прежнему. Ксения Яковлевна была относительно спокойна. Причиной тому была Домаша. Она сумела вселить в свою хозяйку-подругу веру в счастливую звезду Ермака Тимофеевича.
— Он заговорённый… Это уж я знаю.
— Как заговорённый?.. — удивилась молодая Строганова.
— Да так… От всего, слышь ты, и пули и стрелы отскакивают…
— Да что ты!
— Верное слово.
— Откуда ты знаешь?
— Да его же люди болтают. Николи даже ранен не был, а всегда впереди, так и врубается, бывало, во вражеские толпы, кругом него вальмя валит народ, а он хоть бы что, рубит себе или действует кистенём, любо-дорого глядеть…
— Так ведь, может, Бог берёг до поры до времени, а не ровен час…
Голос её дрогнул.
— Да нет же, говорю тебе, Ксения Яковлевна, что заговорённый он. Такое слово, значит, знает… Недаром бают, он с колдуньей связавшись был…
— Что ты говоришь глупости…
— Не глупости, а правду.
— Кто же такое болтает?
— Да его же люди тоже баяли. Стояли они на Волге, а там в лесу колдунья жила, так он к ней часто шастал.
— Всё это пустое… Он в Бога верит. Как истово молился на обручении и на молебне…
— Одно другому, бают, не вредит.
— Разве что… А, кстати, Домаша, ты не узнала о цыганке-то?
— Это о Мариуле-то?
— Да.
— А тебе с чего это, Ксения Яковлевна, она на память пришла?
— Да вот о колдунье ты заговорила.
— Да разве она колдунья?
— Ну гадалка, верно, ты, кажись, что-то болтала.
— Я думала, что гадать она умеет, цыганки-то на это горазды, а тогда ещё ничего нам, что будет, неведомо было, я тебе и сказала о Мариуле. Потом, как всё объяснилось, до Семёна Аникича дошло, он согласие своё дал, обручили вас с Ермаком Тимофеевичем, я об ней и думать забыла.
— Жаль… — разочарованно произнесла Ксения Яковлевна.
— С чего жаль-то? О чём же гадать теперь?
— И тебе не о чем? — лукаво посмотрела на неё молодая Строганова.
— Мне-то и подавно.
— А об Яшке?
— Я об этом и думать забыла. Мекаю так: если бы с ним стряслась беда, так сердце-вещун мне сказало бы, а коли молчит оно, так, значит, попросту он шатается по белу свету. А коли так, не стоит он моей думушки.
— И злая же ты, Домаша!
— На дурных и надо злой быть.
— Нет, я бы всё простила Ермаку, — задумчиво сказала Ксения Яковлевна.
— И ничего нет в том доброго, — с жаром заговорила Домаша. — С их братом нашей сестре тоже держать ухо востро нужно, раз помилуешь, они тебе на шею сядут и поедут. Тогда аминь. Прощай, вольная волюшка.
— Коли любит, и воли ненадобно.
— Так ведь и для него так же.
— Вестимо.
— А они норовят нас покорить, а самим быть хозяевами.
— Да ведь испокон веку так…
— А я на то не согласна.
— Так гадать тебе не о чем? — вдруг спросила молодая Строганова, видимо, совершенно не заинтересованная вопросом, кто будет у них главой, Ермак ли или она…
— Ровненько не о чем.
— А мне так есть о чём.
— О чём бы это?
— А хоть бы об Ермаке.
— Что гадать-то об нём? Крошит он теперь, чай, нечисть на обе корки, вот и всё. Скоро, чай, и назад воротится.
— Это как ещё сбудется…
— Да уж поверь мне.
— Верю я тебе, а всё же погадать бы я не прочь.
— Хорошо, я прознаю про Мариулу-то.
— Когда?
— Да хоть сегодня же. Антиповна с ней в дружестве.
— Ну!
— Верно слово. Сколько раз видела их вместе, душевно так беседуют.
— А Мариула-то что делает?