— Хорошо, очень хорошо, матушка, уж она так довольна твоим гаданием…
— Довольна, баешь?..
— Да… Только ты, матушка, недосказала ей всего. Она-то этого не заприметила, а я тотчас догадалась.
— Какая ты некстати догадливая, — с улыбкою заметила цыганка.
— Уж такая, знать, уродилась, — отвечала девушка. — Только ты-то уговор наш помнишь, матушка?
— Какой такой уговор?
— А про то, что ты мне скажешь, всё что недоскажешь Ксении Яковлевне.
— А, ты про это…
— Да, про это, матушка.
— И зачем тебе нужно чужую судьбу знать, доченька?.. Не ровен час, проболтаешься.
— Это я-то! Не знаешь ты меня, матушка, я для тайны могила.
— Ой ли?
— Уж будь покойна, матушка.
— Да зачем знать тебе, что до тебя некасательно…
— Как зачем? Любопытно, да и люблю я всей душой Ксению Яковлевну. Стрясётся с нею какая беда, всё же мне легче будет, что заранее я о том известилася. Може, какую и помогу могу оказать ей.
— Нет, доченька, помочь ей не во власти людской… Один Бог ей может быть помощью, — печально-торжественно произнесла Мариула.
— Что такое стрясётся над ней, над голубушкой? — испуганно спросила Домаша.
— Ну ин быть по-твоему… Скажу тебе, только чур никому ни полслова о том не вымолви. Не сболтни ненароком как-нибудь.
— Зачем болтать? Я не из болтливых. Говори, родная…
Голос Домаши дрожал от волнения.
— Недолго будет её счастье, останется она вдовицею неутешною… Реку вижу и быструю, вот волна её мужа захлёстывает, вот вынырнул он, а вот опять скрылся, ко дну пошёл… Ждут её стены монастырские… Вот что я и теперь вижу доченька, как вчера видела, на её личико глядючи.
— Вот оно что… Значит, повенчают их, а он и умрёт вскорости, — печально сказала Домаша.
— Будет это, доченька, будет…
— Тут уж подлинно только Бог может быть помощью…
— Да, родная, не людям изменить волю Божию…
Побеседовав с матерью ещё некоторое время, Домаша вернулась в светлицу и села за пяльцы. Верная данному няне слову, Ксения Яковлевна тоже усердно работала за пяльцами. Домаша только однажды с грустью посмотрела на неё, но тотчас же заставила себя улыбнуться, боясь, чтобы она не заметила этого взгляда и не потребовала объяснений.
Жизнь в хоромах Строгановых вошла в свою колею.
Прошло несколько дней. Одно из предсказаний Мариулы исполнилось. Вернулся Яков.
Это случилось ранним утром, но, несмотря на это, он тотчас же был принят Семёном Иоаникиевичем. Старик очень беспокоился о своём посланце. Наслушавшись от заезжего московского гостя о страстях московских, зная из грамотки своего родственника о трагической смерти бояр Обносковых, он основательно опасался, что гонец с грамоткой от него к казнённым царским лиходеям попадёт в застенок и пропадёт, как говорится, ни за грош, ни за денежку, ни за медную пуговицу, да кроме того, и его, Строганова, может постигнуть царская опала за сношения с лиходеями.
Всё это тревожило старика, ему казалось, что Яков не едет целую вечность, что страшное уже совершилось и что ему с минуту на минуту, вместо ответа на посланное царю челобитье о Ермаке Тимофеевиче, надо ждать грозной царской грамоты. «А всё старая Антиповна; пошли да пошли жениху грамотку. Всё равно ничего не вышло путного, а каша такая заварилась, что навряд ли и расхлебаешь», — мелькало в голове Семёна Иоаникиевича.
Понятна поэтому была его радость, когда Касьян доложил ему утром, что Яков вернулся из Москвы цел и невредим.
— Позвать его скорей ко мне! — распорядился Строганов.
Через несколько минут Яков был уже в его горнице.
— Ну что и как? — спросил он посланца. — Передал грамотку?
— Некому было, Семён Аникич, — отвечал Яков, — ни в Москве, ни в Александровской слободе видом не видать, слыхом не слыхать бояр Обносковых. Приказали оба, и отец и сын, долго жить… И вспоминать-то об них надо тоже с опаскою…
— Так, так, слышал я…
— Слышал?
— Да тут гость был, рассказывал, будто казнили их… Да я думал, сбрехал, мол…
— Никак нет… Правду тебе, Семён Аникич, гость говорил истинную.
— Искал их на Москве-то спервоначалу? — спросил Строганов.
— И поискал, Семён Аникич, да и слава те, Господи, такую бы беду нажил и себе и тебе на голову… Не миновать бы мне застенка да Малютиных рук…
— Как же ты узнал-то обо всём?
— Послал мне Бог на мою сиротскую долю доброго человека, он мне и поведал, да и сказал, чтобы я имени не упоминал лиходеев, коли хочу, чтобы голова моя на плечах осталася… Я так и сделал. Поглядел денёк на Москву, съездил в Неволю…