БАС: Однако новый роман Адриане тоже не понравился. После некоторого колебания она призналась Эрнесту, что нашла героиню скучной. Как мог полковник Кантуэлл влюбиться в такую скучную женщину? И кроме того, добронравная итальянская девушка из хорошей семьи, посещающая церковь, не станет выпивать каждый день и не ляжет в номере отеля в постель с чужим мужчиной. Может быть, такое случается в Америке, но в Италии это абсолютно невозможно.
ТЕНОР: Эрнест был опечален ее реакцией и пообещал написать для нее произведение, которое будет лучше всего, написанного им до сих пор. И действительно, именно в дни, когда Адриана с матерью гостили в его доме, он начал писать свой шедевр — “Старик и море”. Историю старого рыбака Сантьяго, два дня сражавшегося с огромной меч-рыбой, попавшей ему на крючок, он услышал еще в 1935 году, но пятнадцать лет не решался взяться за этот сюжет. А тут, окрыленный любовью, написал повесть за несколько недель.
БАС: Мы опять сталкиваемся с феноменом, поучительным для каждого пишущего. Когда темы и картины произведения отстоялись в душе писателя, очистились от бытовой шелухи, получаются шедевры — ранние рассказы Хемингуэя, “Прощай, оружие!”, “Старик и море”. Когда же он кидается описывать события по пятам, как бы гонясь за пролетающими днями, чувства персонажей мельчают, проза наполняется шелухой быта, как в романе “Вешние воды”, как в “За рекой, в тени деревьев”. “Старик и море” представляется мне героическим гимном главному кумиру писателя — Состязанию. Мысленно разговаривая с меч-рыбой, влекущей его хлипкую лодку в открытый океан, Сантьяго объясняет ей, что таково его предназначение в этом мире — сражаться с ней. А потом почтительно смотрит на звездное небо и добавляет уже для себя: “Хорошо, что нам не надо сражаться со звездами и солнцем”.
ТЕНОР: Недаром такое восхищение рыбака вызывает другой воин и жрец культа Состязания — знаменитый бейсболист Джо Ди Маджио.
БАС: Адриана вдохновила Хемингуэя на написание “Старика и моря”. Но, к сожалению, дружба с писателем обернулась для нее тяжелыми переживаниями. Прочитав рукопись романа “За рекой, в тени деревьев”, Мэри сказала мужу, что не следовало так точно воссоздавать в образе героини внешность и детали биографии Адрианы. Почему бы не сделать ее хотя бы рыжеволосой и не переселить из Венеции, скажем, в Милан? Эрнест отмахнулся, объявив эти замечания покушением на свободу творчества. Но, как и следовало ожидать, слухи и сплетни поползли среди веницианских знакомых, создавая вакуум вокруг семейства Иванчич. А одна французская газета опубликовала фотографию Адрианы с подписью: “Рената, новая любовь Хемингуэя”. После этого мать Адрианы отменила намеченное совместное путешествие по Америке и увезла дочь в Италию.
ТЕНОР: В письмах Эрнест призывал девушку не обращать внимания на сплетни, жаловался на грусть и одиночество. Кроме того, у него началась новая полоса несчастных случаев, снова и снова валивших его на больничную койку. Во время очередного плавания на “Пилар” он поскользнулся, упал и так разбил себе голову, что порвал артерию, а на спине получил шишку размером с теннисный мяч. После падения мелкие осколки, остававшиеся в ноге после ранения 1918 года, сдвинулись с места и начали больно давить на нервы и вены. Испытывая новое ружье, так опалил лицо выхлопными газами, что началось тяжелое воспаление кожи. Сафари в Африки началось с двух — одна за другой — самолетных аварий. В первой Эрнест отделался вывихнутым плечом. Во второй самолет загорелся, не успев взлететь. Эрнесту, чтобы выбраться, пришлось выбивать головой стекло кабины. Опять сотрясение мозга плюс поврежденные печень, селезенка и почка, левый глаз не видит, левое ухо не слышит, травма позвоночника, растяжение сухожилия в ноге, ожоги лица и рук.
БАС: Но признать себя больным, остаться надолго в кровати — это не для Хемингуэя. Через несколько дней после второй аварии рядом с лагерем, в котором он приходил в себя, загорелся кустарник. Писатель выбежал из палатки, бросился помогать тушившим, но был так слаб, что не удержался на ногах, упал в огонь и получил ожоги по всему телу. После первой аварии разбившийся самолет долго не могли найти, и по миру разлетелась весть о гибели знаменитого писателя. Лежа потом в больничной палате, он мог почитывать некрологи о себе, успевшие появиться в печати. Не повлияло ли это на решение Нобелевского комитета присудить ему в том же 1954 году премию по литературе, пока жив? Но к премии Хемингуэй всегда относился с высокомерным пренебрежением, говорил друзьям: “Я получу ее, а она получит меня. Ни один писатель после получения ее не написал ничего путного”. На вручение в Стокгольм не полетел.