Диалог прервал глашатай.
— Ка-аре-е-ета-а при-и-инца!
Народ тут же скопился вдоль каменой дороги. Конный экипаж вальяжно прошел мимо. Людям, стоящим в конце толпы, зрелища было почти невидно.
Ерому нравились кареты, они напоминали ему маленькие сухопутные корабли. В этой он смог разглядеть лишь бронзовую крышу и верх резного окна, из которого принц так и не соизволил выглянуть. Скрюченный колодкой Гостомол кареты не увидел вовсе, он даже не понял, что она проехала, но продолжал смотреть, изображая заинтересованный вид.
Ером потрогал колодку, та оказалось самой, что ни на есть настоящей. Он понял, что бывший руководитель боялся потерять достоинство и врал.
— Может тебя освободить? — предложил Ером.
Якобы увлеченный событием Гостомол сделал вид, что не расслышал. Тогда Ером одернул его за пухлый палец.
— А? — наконец среагировал человек с колодкой.
— Я спрашиваю, вытащить тебя отсюда?
— Нет-нет, я буду ждать разбирательств. Пусть подлецы выплачивают компенсацию — продолжал врать Гостомол — Ты мне только попить принеси.
Ером с пониманием посмотрел на товарища.
Завлекая новых прохожих, чернозубый торговец ловко жонглировал букетами душистых трав и незатейливой рифмой.
— У кого костей поломка, есть волшебная соломка. У кого тугой горшок, есть волшебный порошок. Лучшие товары, набивай шаровары!
Забыв о карете, люди снова начали собираться вокруг продавца снадобьями. Оттолкнув пару крестьян, Ером протиснулся к прилавку.
— Есть что от кровотечений? — спросил он, сжимая кулак.
Торговец прекратил жонглировать, и ожидаемо выбрал козий рожок с отваром.
— Кровь и каплей не прольется, коли средство мое...
Удар в нос резко оборвал заученную прибаутку. Багряная жидкость заветвилась по обветренному лицу торговца и, достигнув щетинистого подбородка, закапала на прилавок. Ером выхватил рожок с отваром и выплеснул в окровавленное лицо. Ничего не произошло: кровь продолжала сочиться.
— Мне тоже не помогло, — сказал Ером. — Может, недоварилось?
Торговец пожал плечами. Любопытных становилось больше. Толпа начала расти.
— Ты, главное, голову задери, — посоветовал Ером.
Торговец послушно запрокинул голову, поток сильно уменьшился.
— Где у тебя тряпка с водой?
Постанывая, чернозубый указал на бурдюк и полотенце. Прихватив и то и другое, Ером скрылся в толпе.
Публика в Даромире собиралась по любому поводу, а издевательства у позорного столба — это повод особенный. Тощий босоногий подросток, пользуясь безнаказанностью и всеобщим вниманием, здорово веселил зевак, отпуская пинки беззащитному Гостомолу.
— Смотрите, какой жирный! — пищал уже порядком вспотевший подросток.
Несмотря на редкие рыжеватые усы, голос у него оставался детским.
— Масло жрешь, наверное? С белым хлебом жрешь! Яйца жрешь! — перечислял он и после каждого наименования бил тощей ногой под зад.
— Мед жрешь! Яблоки жрешь!
— Да разве от них толстеют? — не удержался Гостомол.
— А ты все равно жрешь, — настаивал подросток. — И мясо тоже, небось, жрешь!
На этом гастрономические знания у него закончились, но пинки продолжались.
— А если б на моем месте оказался твой старик отец? — в надежде пробудить человеческие чувства спросил Гостомол.
— Мой отец не старик, — резко ответил босяк. — И он ничего такого не жрет!
Сказав это, подросток стал бить еще сильнее.
— Прекрати сейчас же! — гаркнул Гостомол, но сила голоса не принесла эффекта.
— И что ты мне сделаешь? — поехидничал усатый паренек и ощутил такой пинок, от которого пролетел восемь локтей в длину.
— Кто еще хочет стать птицей? — Спросил Ером, шевеля пальцами ушибленной ноги.
Толпа молчала. Это только со стороны любопытно, а самому быть птицей — больно. Люди начали расходиться.
Гостомол щуря маленькие глаза пил из бурдюка, словно брошенный теленок, давно не видевший вымени.
— Тебе нечего стыдиться — сказал Ером, продолжая поить Гостомола. — Таким как я здесь тоже не рады. Если бы не театр…
— Нельзя говорить с посмешищем! — прогремело из-за спины, от чего Гостомол поперхнулся, и сипло закашлял.
Сгорбленный как гриф стражник, с усилием отпихнул Ерома.
— Или срами, или уходи.
То, что люди называют честью, в Даромире продают не дорого. Получив несколько монет, стражник успокоился и уже сам охотно ухаживал за «посмешищем», протирая ему смоченным полотенцем голову.