Мы долго молчали. Он являлся моим работодателем, а не я, вот в чем дело. Ладно, думал я, вот он умрет, и тогда я начну писать. Сам буду решать, что важно, а что нет. Однако по прошествии некоторого времени я стал лучше понимать многие вещи, и поэтому не стал дополнять рассказ вымышленными деталями больше, чем это требовалось.
Фон Брюккен предложил сделать перерыв на кофе. Его организм, к сожалению, больше не переносил кофе, но мне этот напиток пошел бы только на пользу.
– Если считаете, что я удерживаю вашу фантазию на коротком поводке, то вы заблуждаетесь. Провалам и дырам в моем рассказе нет числа, и вам придется засыпать их твердой, устойчивой почвой…
1949–1950
Зима в Вуппертале. Пасмурный день. По небу размазаны призрачные световые кляксы. Вторая половина декабря, царит какая-то потусторонняя атмосфера – холодная серость пополам с желтизной, горизонт окрашен желто-лиловым… Находятся люди, считающие эти краски по-домашнему уютными, а меланхолию, которую те источают, – приятной и сладостной. Длинная шеренга голых тополей вытянулась в почетном карауле вдоль возвышения над долиной, по которой с ревом несется товарный поезд, груженный углем. Дошкольники из слежавшегося снега лепят снеговика, поэтому он получается у них угловатым и неуклюжим. Другие детишки с визгом носятся вдоль забора. Волосы у воспитательницы развеваются на ветру. Она курит, причем папиросы без фильтра.
– Фройляйн Крамер, а можно нам кидаться снежками?
– Только не поубивайте друг друга, хорошо?
Дети начинают собираться в команды. К фройляйн Крамер подходит другая воспитательница – она значительно старше, и голова ее повязана платком.
– Играть в снежки можно лишь в том случае, если снег мягкий и только что выпал. А сейчас сплошной лед и наст. Понятно вам?
Фройляйн Крамер кивает. Теперь ей придется запрещать детям то, что разрешила минуту назад. Что останется от ее авторитета?
Вечером она зайдет в кафе, получив свою первую зарплату. Будет читать за столиком газету, дождется свою лучшую подругу, и они вместе выпьют черного чая, положив туда сахару столько, сколько душа пожелает, ведь теперь за него не нужно платить отдельно.
Подруга протянет ей вырезку из старой газеты, вышедшей несколько месяцев назад. Набранный кричаще-красным шрифтом заголовок статьи восклицает: «Воскрешение из мертвых: наследник владельца заводов возвращается».
Софи возьмет газетный лист, бегло скользнет Глазами по фото, затем положит его на стол со словами:
– Ну, и зачем ты мне это показываешь, Биргит?
Биргит начнет утверждать, что он неплохо выглядит на этом фото. Софи ответит, что все это было слишком давно, но она, конечно, рада за него.
– Нет, постой, – будет настаивать Биргит. – Это был твой первый поцелуй. Просто так со счетов его не сбросишь!
– Поцелуй за деньги не считается.
Софи бросит в свой чай много-много кусочков сахару. И еще один. Биргит расскажет про свои университетские дела. Теперь она потихоньку начинает понимать, в чем и когда нужно участвовать. Приверженцы нацизма снова тут как тут. Поразительно, но эти сорняки неистребимы. Не-ис-ко-ре-нимы.
– Должно быть, это здорово – учиться, – с легкий завистью вздохнет Софи. И тут лее поспешно выпалит, словно стараясь опередить еще не заданный вопрос: – Я больше не могла сидеть на шее у твоих родителей.
После этих слов ее губы искривятся в немом страдании, а глаза наполнятся такой смертной тоской, что Биргит станет страшно за нее, и она мягко коснется плеча подруги.
– Сестренка, да ты чего? Я думала, ты счастлива в детском садике.
– Разве у меня был выбор?
– Но… но… В первый раз от тебя слышу! Ведь ты любишь детей. Ты просто рождена для этой профессии!
Софи затянется сигаретой и спросит:
– Да? В самом деле? Это что, написано у меня в паспорте? Что я рождена именно для этого?…
С недовольным сопением Биргит откинется на спинку стула. На этот раз ей совсем не хочется потакать настроению Софи. Ведь по большому счету Софи повезло, и даже страшно повезло по нынешним-то тяжелым временам! И хотя Биргит не выскажет этого вслух, но все, что она думает, отразится на ее лице так отчетливо, что Софи тут же все поймет и начнет извиняться за то, что портит вечер кислой миной.
– Биргит, ты возьмешь меня как-нибудь вечером с собой?
– В кружок?
– Я что, не подхожу вам?