Не вынимая рук из карманов пальто, он резко повернулся, потом сказал, что все бывает только однажды и ни одно событие нельзя вернуть, смоделировать заново. Каждый момент жизни неповторим, и даже самый искусный художник может воспроизвести его лишь отчасти. Кроме того, жизнь имеет свойство разочаровывать, и человеку отпущены считанные мгновения счастья.
Что он имел в виду? Трудно сказать. С одной стороны, он словно хотел, чтобы я еще раз попросил его об одолжении, с другой – Лукиан выглядел скромным фаталистом, который давно примирился с прошлым и не хочет без особой нужды ворошить былое. Но почему тогда он вообще идет на контакт со мной? Лукиан проводил меня до двери комнаты и проследил, чтобы я заперся изнутри. После нашего разговора я чувствовал себя как малый ребенок, которого опекают и ставят на место все кому не лень. Однако все говорило в пользу того, что Лукиан неравнодушен к моей работе, он признаёт меня и считает последним камушком в мозаике этой истории.
День четвертый
В бесконечности. Параллели сближаются
В ту ночь я не мог усидеть в отеле. Я принял горячую ванну, выпил четверть бутылки виски, но и это меня не успокоило. Мне требовалось узнать, что с Софи, благополучно ли она добралась до дома. Почти всех моих людей арестовали на месте, пополнение еще не подъехало. В то время не было другой техники для мобильной коммуникации, кроме увесистых, грубых раций, которые сразу же бросались в глаза. Я был почти уверен, что Софи не узнала и не узнает меня, – значит, ничто не мешало навестить ее. Я желал ей только добра и не собирался вторгаться в ее жизнь; хотел только помочь, поддержать в трудный момент, защитить и окружить заботой. Что в этом дурного? Молчите? Не отвечаете?… Существует ли этика любви? Я слышал, что у любителей животных, снимающих о них фильмы, принят неписаный закон – не вмешиваться в то, что происходит в природе, не помогать слабому, физики тоже знают, что на протекание эксперимента влияет даже наблюдение за ним…
– Но ведь это касается только квантовой физики?
– Может быть, неважно. Я вовсе не хочу оправдываться, повторять азбучные истины вроде «Любовь оправдывает все». Я знаю, помню, чем вымощена дорога в ад, – конечно, благими намерениями, я слышал это не раз. Но хочу, чтобы именно вы ответили на мой конкретный вопрос: предосудительным было то, что я делал для Софи или нет?
Какой ответ он хотел услышать от меня? Я поймал себя на том, что подыскиваю слова, которые покажутся ему правдивыми. Выдавать себя за другого человека – это заблуждение, тесно связанное с потерей самоуважения. Хотя нельзя отрицать, что очень многое в нашей жизни строится на заблуждениях и неуважении. Я считал, что в этом случае неуместны патетические рассуждения о вине, что речь скорее идет о первопричине цепочки взаимосвязанных событий с непредвиденными последствиями. Жить – как раз и означает создавать причинно-следственные цепочки. Избежать этого не смогли бы даже самые ортодоксальные буддисты. Что, я должен был произнести это вслух?
– Я не вправе судить вас.
– Что?! А для чего вы тогда здесь, позвольте спросить? Исключительно для того, чтобы судить меня! – Его голос дрожал от ярости. – Ваш роман должен дать четкую оценку моей жизни, так что прошу вас быть строгим и объективным. Не бойтесь обидеть меня, ведь я все равно умру… Но только… – Оборвав фразу на полуслове, фон Брюккен закрыл лицо обеими руками. – Но я не хочу умирать. – Затем он внезапно рассмеялся. – Простите. Давайте не будем касаться этих материй.
О чем мы? Ах да, в ту июньскую ночь я стоял на Мерингдамм у дома Софи и смотрел вверх. Все той окна ее квартиры были ярко освещены. Одно это подействовало на меня успокаивающе. Но этого казалось мало. В три часа ночи я позвонил в ее дверь, и какой-то человек открыл мне. Квартира была полна до отказа, вы даже не представляете, как много туда набилось народу, и мало кто обратил внимание на мое появление.
К Софи пришла практически вся группа слушателей, чьим политическим просвещением она занималась. Я не понял, празднуют они что-то или активисты объявили чрезвычайное положение и собрали всех, чтобы обсудить последние события, Возможно, это звучит несколько цинично, но в тот момент намерения гостей действительно были неясны. По комнатам туда-сюда слонялись люди, преимущественно мужчины, они пили пиво, слушали два радиоприемника, один из которых играл джаз, другой ловил переговоры полицейских по рации.