Вечером – демонстрация против шаха перед Немецкой оперой. Огромное количество полицейских. Железными прутами размахивают не только персы, но и какие-то непонятные люди. Двое мужчин, уже не слишком молодых, Борис и Мартин, последний очень даже ничего внешне, увлекают меня на лестничную клетку. Внизу драка. Mы курили и разговаривали. Борис считает «Битлз» революционерами. Смешно. В какой-то момент раздался хлопок (выстрел!). Когда стемнело, пошла домой. Там яблоку негде упасть. Кажусь самой себе матушкой без куража. По радио передали новость о гибели студента Бенно Онезорга (возможно, тот самый выстрел-хлопок!). Позже пришел Мартин, еще позже – Борис. Довольно высокопарная дискуссия о стоиках и Нероне. Он напоминает мне кого-то, но не могу вспомнить, кого именно. Надо спросить у него, где мы могли встречаться. Хольгер снова краснобайствует. Олаф обозвал меня воспитательницей детсада. Такой ядовитый змей, постоянно мелет что-нибудь патетическое. Рано утром пошли на акцию памяти и протеста. Карин считает меня старухой. Мартин с Борисом оба куда-то запропастились. Позавтракала у Хольгера. Немного поспала.
Везде
Два дня спустя Софи возобновляет преподавание. Барак переполнен до отказа. Одни действительно слушают лекцию, другие явились лишь для того, чтобы встретиться с друзьями и удачно провести вечер. Мартин слушает очень внимательно, что-то записывает в блокнот. Борис не появляется. После занятия Мартин выходит на улицу, и вскоре кто-то ловит его за рукав. Он оборачивается и видит перед собой Софи.
– И куда же вы тогда запропастились, без единого слова? Ты и твой приятель?
– У нас работа.
Софи находит, что Мартин как-то неестественно немногословен.
– Ты можешь передать ему одну просьбу?
– Кому?
– Борису.
– Конечно, когда увижу его.
– Ведь ты его хорошо знаешь. Ты сам говорил.
– Да, можно сказать, знаю. Более или менее… Берлин – очень большой город.
– Разве вы не работаете в одной фирме?
– Не-а. У Бориса собственное такси. Он работает на себя. Что же я должен ему передать?
– Ничего.
Софи теряет уверенность. Ведь Борис сказал, что работает в такси лишь временно. Разве в таком случае покупают себе собственный «бенц»? Откуда у него деньги? Вот обманщик. Все врут, все лукавят.
– Я совсем расклеилась. Проводишь меня до дома?
– Кто – я?
– Ну а кто же? – отзывается Софи и берет Мартина под руку.
Здесь
Когда в половине шестого утра я вернулся в номер отеля, обнаженные Сильвия и Лукиан спали, прижавшись друг к другу. Я улыбнулся – нет, даже ухмыльнулся. Это был самый простой и самый гениальный выход из создавшегося положения, и я искренне порадовался за обоих. Хотя, возможно, между ними не было ничего серьезного – они просто использовали наилучшим образом ту ситуацию, в которую попали. Существа, которым можно позавидовать.
Лукиан проснулся, накинул простыню на свои голые чресла и спросил, как мои дела.
– Я совсем не могу водить машину.
– То есть?
– Теперь я таксист – и не умею водить.
– Скажешь тоже. Почему не умеешь? А тот спортивный автомобиль, помнишь?…
– Думаю, я все забыл и разучился.
– Водительские навыки не забываются. Потренируешься и живо все вспомнишь.
Я всегда любил Лукиана за позитивный настрой.
В Берлине категорически запрещены любые демонстрации. Это стало звездным часом для Социалистического союза немецких студентов, что организовывал просветительские акции, раздачу листовок, которые наконец-то стали читать, а не выбрасывать, как раньше, в мусор. Я сидел за рулем такси Мартина и заново учился вождению. Тренировались мы на огромной пустой парковке.
– Значит, она спрашивала про меня?
Машина резко дергалась, неуклюже виляла, передачи скрипели.
– Ну, – ответил Мартин.
– Так спрашивала или нет?
– Да, шеф.
– Что именно она сказала?
– Ничего…
– Что конкретно?
– Спросила, могу ли я передать моему приятелю Борису одну просьбу.
– О чем?
– Она не сказала. Сказала только, что расклеилась.
– Что значит – расклеилась?