Рука Ника оторвалась от груди и, потянувшись вперед, коснулась сияющих волокон. Но на этот раз они не обожгли Нику пальцы, а лишь мягко расступились в стороны, словно приглашая.
— Хорошо устроенная ловушка, — улыбнулся он. — Только я сам иду к тебе, можешь так не стараться. Ты так хотел меня в другой жизни. Теперь я хочу тебя. Я устал. Видишь? Я сам иду, сам.
Ткань разошлась в стороны и закрылась вновь за Ником. Внутри было тепло и уютно, и все его существо и само сознание, наконец, обрело покой и расслабилось, растворяясь в окружающем свете, наполняясь им. Больше не имело значения, кто он и откуда пришел, крики душ из ада здесь не преследовали его, мысли об управлении демонами, ведьмами и дрегами не тревожили его разум. Он больше не принадлежал аду, он был чем-то новым, кем-то, кто только должен был еще родиться.
Лишь одна мысль не оставляла его в покое, наполняя душу печалью. Она звенела, как капли весной:
— Ли-ли, ли-ли…
И эти капли стучали прямо по сердцу, и оно откликалось со всей силой, на какую было способно. Кокон окутывал его руки, ноги, мягко обволакивал сознание, но сквозь всю эту прекрасную сияющую бесконечность все равно звучало неумолимое:
— Ли-ли…
— Разве ты не для этого, — раздосадовано прошептал Ник, — разве я не должен забыть? — Его кулак с силой ударил стенку кокона, но тот лишь спружинил. — Когда я видел ее там, на земле, — его исповедь потекла в кокон, словно в уши последнему священнику, — во время дождя, я хотел прикоснуться к ней больше всего на свете. И забрать ее с собой, никогда не отпускать. Но она была так прекрасна в своем сиянии, и я понял, что не могу. Не могу очернить ее, изуродовать, сделать еще одной падшей в аду. Это было бы слишком несправедливо по отношению к ней, после всего, что она пережила. Я — не светлые, — Ник еще раз с силой, обеими руками, ударил по кокону, — я знаю кое-что о справедливости. Мне жаль. — Он опустился вниз, и кокон услужливо принял форму его тела. — Мне жаль того, что я сделал. Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Я утратил цель, смысл. Может, я слишком долго живу. Если так, пусть меня заменят другие. В конце концов, даже для проклятых приходит время покоя. — Кокон вздрогнул, словно вздохнув вокруг Ника. — Если не прощения, то хотя бы покоя.
— Прости себя сам, — прошептали стены.
— Я не могу, — отозвался он, — не могу. Я… возможно, это я — ошибка. Мне страшно подумать о том, что не будь меня, весь мир был бы иным. Не было бы боли и страдания, и она, она не знала бы того горя, что ей пришлось пережить. Все было бы иначе. Как такое можно простить?
Ответом ему была лишь тишина, стены молчали.
— Тогда сожри меня, сожги, или что ты делаешь с такими, как я. Если для таких, как я, существует хоть что-то, — Ник безнадежно покачал головой. — Я больше не могу так. Не хочу. — И его глаза закрылись, а кокон повернулся, укладывая его в свою колыбель, бережно и заботливо, как младенца.
18
Грерия научилась достаточно неплохо обращаться с ноутбуком, и теперь быстро стучала по клавишам, меняя что-то в документах и упорядочивая содержимое каталогов. Самаэль рядом напряженно мерил шагами комнату, выглядя не очень радостно.
— Перестань, ты отвлекаешь меня, — раздраженно заметила Грерия, не выдержав.
— О, простите, госпожа бухгалтерша, — зло отозвался он, не прекращая метаться из стороны в сторону.
— Ну, не нашел ты его. Возможно, он и не хочет, чтобы его нашли.
— Ни один демон не видел, чтобы он покидал наш мир, ни одна тварь не встречала его в последнее время. Никто из наших подопечных не видел его на земле.
— И все равно, твое хождение ничем не поможет, — прокомментировала Грерия.
— А твои контракты? Они — помогут? — язвительно заметил он, сверкнув глазами в сторону ведьмы.
— Я уже жалею, что сказала тебе, — проворчала себе под нос Грерия, выполняя очередные операции. — Даже не думала, что вы, крылатые, такие нервные.
— Не смей, — в мгновение ока он оказался рядом с ней и уже дышал ей в лицо, — так называть меня. Этим грязным прозвищем вонючих рептилий-падальщиков.