Грерия подошла к заливу и опустилась на плиты набережной. Ее юбки дергал ветер в разные стороны, брызги время от времени попадали на лицо, а ей казалось, что это руки Самаэля нежно дотрагиваются до нее. Она не хотела больше сражаться, просто сидеть здесь, не хотела двигаться - просто лежать рядом с ним. Просто быть всегда с ним, вдыхать один и тот же воздух, знать, что продолжение его вдоха - это ее выдох, и так до бесконечности, закат, сменяющийся рассветом, вечный бег солнца в ладонях двух близких людей.
Надежда. Когда-то у нее была надежда, потом мечта, которая выскользнула из рук, едва явившись, а потом не осталось и этого. Как светлый и наполненный мир на поверхности вдруг стал адскими пустошами с их растрескавшейся землей и летящим песком? Она не могла понять. Вокруг больше не было демонов, но сама пустота стала слишком похожей на ад. Надежда умерла, мечта улетела. Иногда ей снились его крылья, белые, сияющие, как сама суть света. Иногда она была счастлива, когда не знала ничего, кроме сна.
Грерия смахнула несколько капель с лица и всмотрелась в даль. Оттуда к ней тянули руки несчастные женщины, потерявшие любимых, соль их слез смешивалась с волнами моря, от их слез рождались океаны, весь мир был наполнен ими: водой, болью, жизнью.
Легче ли было никогда не иметь? Она была ведьмой, ее имя было синонимом зла, скольких людей она заставила страдать, скольких проливать слезы, но разве это была она? Той женщине было все равно. А эта девушка была настолько живой, настолько счастливой, насколько сейчас была опустошенной и больной. Заика с протянутой рукой, застывшая на одном слове, одном имени - его. Все звуки набережной сливались в одну песню - о нем.
Она часто вздрагивала, когда в толпе ей мерещилась его фигура. То в чьей-то улыбке чудились его черты, то в уголках чьих-то глаз таилась его усмешка. Временами Грерия всерьез задумывалась: не растворился ли он среди людей? Но если и так, то на такие крохотные частицы, что ей было не собрать его воедино за всю свою человеческую жизнь. Самаэль - белозубая улыбка на фоне неба. Самаэль - как хотелось слышать его имя, чтобы осталось хоть что-то, за что она могла бы держаться, хотя бы звук.
Он не был человеком, он не был больше падшим, его бесполезно было искать в аду или на небесах. Единственное, чем он мог и должен был быть - человеком, но кто мог знать, что его век будет так недолог. Яркая вспышка, растворившаяся без следа. А люди все также идут по своим делам, танцуют мальчишки на площади под звуки гитары и барабанов, гудят сигналами машины, толпясь в пробках, горд гремит и живет своей жизнью, но во всем его многообразии и ритмах нет единственного звука - звука его сердца. Можно брести дальше, можно мести улицы или кричать что-то из булочной в белом фартуке, можно прыгнуть со скалы в обрыв, или броситься в гущу машин - это не изменит тишины, оставшейся после его ухода.
- Грерия, - окликнул девушку чей-то голос, и обернувшись, она узнала Абу. Страх так и не пришел, как это случилось бы с ней раньше, пришла лишь надежда, что, если он убьет ее, страдания закончатся, и она сможет соединиться со своим любимым.
- Пришел за мной? - спросила Грерия, подымаясь со ступенек набережной, где она теперь просиживала часами, вспоминая последнюю беседу с Самаэлем.
Он неторопливо приблизился к ней, и не обращая внимания на то, что она стоит, присел на ступени. Грерия какое-то время постояла в нерешительности, но затем снова опустилась рядом с ним. Если это была уловка, то она ее только приветствовала. Если ему хочется сбросить ее в воду и утопить - добро пожаловать: она сама принесет камень и не будет упираться.
- Мне очень жаль, - вдруг произнес он, и от неожиданности Грерия посмотрела на него, и увидев в глазах неподдельную искренность его слов, заплакала, безудержно, навзрыд. До этого момента ни один человек, который знал бы Самаэля, не сказал ему ничего не прощание. Вежливое утешение и сожаление посторонних не трогало ее сердце, но Ник знал, Аба знал его дольше и больше, чем она.