Это было…
Изматывающее, совершенное и опустошающее счастье.
— Великая Тьма, — прошептал Зверь, приходя в себя, — неужели так бывает?
— Почти никогда, — чуть слышно ответила Лилит, перекатила голову по подушке, глянула на него одним глазом, — какой ты Волчонок? Ты — Волк. Никуда я тебя не отпущу.
И, в подтверждение собственных слов, прижалась, обхватила ногами, рукой, уложила голову на плечо:
— Зверь мой серебряный…
«Бред какой, — Зверь смотрел на нее, улыбался, гладил осторожно черные, душистые волосы, — Лилит. Госпожа моя. Демоница и человек. Ангел. Суккуба. В этой конуре, в перевернутой вверх дном барсучьей норе…»
— В волчьей, — невнятно поправила Лилит, — ткнулась макушкой, ты гладь, мол, гладь, не отвлекайся, — в волчьей норе. Мне нравится. Твоя госпожа, да? Ангел и суккуба? Я соткана из противоречий, правда ведь?
— Да.
— Я лучше всех?
— Это уж точно.
— Кто ты сейчас? — она вывернулась из-под руки, заглянула в лицо, — я тебя такого не знаю. Кто ты? Как тебя зовут?
— Олег, — сказал Зверь неожиданно для себя самого.
— Ольжех, — повторила Лилит. Нахмурилась и старательно выговорила: — Ольег… Олег, да? Да. Странное имя. Красивое. Это ты? Или маска?
— Не знаю, — Зверь отвел глаза, — я, правда, не знаю.
— Волчонок, — мстительно шепнула она, — кусачий. Совсем еще глупый.
А утром Лилит, госпожа здешних земель, сидела на кухне, одетая в рубашку Зверя, трескала омлет, намазывала маслом свежие слойки и мстительно фыркала в ответ на тихое попискивание своего телефона. Она вообще собиралась его утопить, но Зверь заступился.
— Ищут, гады, — шипела Лилит, с набитым ртом, — ни дня без меня прожить не могут. Ты так и не надумал?
— И не надумаю. Еще не хватало мне за твоей спиной прятаться. Я вывернусь, об этом не беспокойся.
— Они тебя потеряли, — кивнула Лилит, — Бегемоту спасибо скажи. И отцу своему. Хотя, нет, лучше не говори. Бегемоту такой звезды дали, что он сдаст тебя сразу, как увидит. А Змею Влад сейчас мозги вправляет, — она вздохнула, — жалко мальчика. Он в Семейке самый приличный.
Потом она долго стояла у окна, царапала пальцем подоконник, смотрела вниз, на широкую улицу.
А Зверь смотрел на нее. И разрывался между исключающими друг друга, но равно счастливыми чувствами. Она — здесь. И поверить в это нельзя, и не верить нельзя, не бывает так, но ведь вот она. Лилит. Настоящая. И хочется на колени упасть, целовать ее руки, благодарить, не умея высказать свое счастье, благодарить за то, что она есть. И хочется утешить ее, беззащитную сейчас, и потерянную, и сказать ей, что все будет хорошо. Теперь уже точно все будет хорошо.
Она обернулась. Улыбнулась. Но улыбка тут же погасла. Недоверие и надежда в сумасшедших, страшных глазах:
— Я правда всегда смогу тебя отыскать?
— Правда.
— Даже под маской?
— Ты знаешь имя.
— Да, — Лилит наконец-то распахнула оконные створки, обернулась, — я ведь приду.
— Надеюсь, — честно сказал Зверь.
— Поцелуй меня…
И прямо в его руках тело ее выгнулось, обдавая жаром, вспыхнул воздух. Огненная птица вырвалась в белое небо. И растаяла там.
Зверь покачал головой, глядя на забытый на столе мобильник. Прошел в свою комнату, сгреб с пола залитые кофе наброски и сунул их, вместе с папкой в утилизатор.
Жизнь, чтоб ей, чертовски интересная штука.
Старшего администратора христианской правительственной сети Мигеля Вальдеса взяли прямо на рабочем месте. Среди бела дня боевики-храмовники ворвались в офис. Охрана, которую никто не предупредил, еще и моргнуть не успела, а бычки-спецназовцы уже исчезли. Вместе с Мигелем. Только мокрые следы ботинок на мраморном полу — сыро на улице.
Осталось лишь переглядываться изумленно, взглядами спрашивая друг у друга: за что? Вслух спрашивать опасались. Где гарантия, что завтра не придут за тобой? Как раз таки из-за лишнего любопытства.
— Два года! — Его Святейшество Папа расхаживал перед главой тайного секрета, — два года среди моих овец скрывался матерый волчище. Два года! Что ты делал все это время, сын мой?
Особист стоял навытяжку, ел Папу глазами, и понимал, что на вопрос нужно отвечать. Но в голову как-то ничего не приходило. Действительно, два года… Но ведь в конце-то концов взяли. Кажется…
Это самое «кажется» явственно читалось и в голосе разгневанного начальства. Потому что на «волчище», да еще и «матерого» стоящий тут же у стеночки Мигель Вальдес ну никак не походил. А походил он… да как раз на сисадмина. Разве что не очкаст, как большинство компьютерщиков. Да и то лишь потому, что зарплата позволила провести коррекцию зрения.