— Пфе!
Зверь улыбался. Ребятишки не жадничали — в Песках это было не принято — щедро расплескивали вокруг себя энергию. Жизни, кто сколько мог, дарились темному небу и всем окружающим. До целых, настоящих посмертных даров доходило, конечно, редко. Такую роскошь мало кто мог себе позволить. Но крохами, капельками, тоненькими ручейками сила все же текла. От человека к человеку. От улыбки к улыбке. От костра к костру.
Здесь был праздник. Суровым будням в Песках не было места.
— Ну ты, блин… — Серп, вывинтившись из собирающейся потихоньку толпешки, — восхищенно оглядел его с ног до головы, — ну ты, блин, прикинулся. Это чего, теперь так носят?
Зверь только сейчас осознал, что явился в Пески, как был, в смокинге. Брюки в, мать их, стрелочку, узкие туфли. И бархатная бабочка под тугим крахмалом воротника.
— Я с премьеры, — объяснил он.
— А-а, — Серп вряд ли понял, но невиданный раньше наряд явно произвел на него впечатление. Господи, дите-дитем, а ведь мальчику уже хорошо за сотню.
Погладив Карла по горячему капоту, Зверь пошел через окружившую его толпу к пылающей пентаграмме.
Знакомые лица. Знакомые глаза. Знакомые восторг, обожание, гордость самим фактом знакомства. Кто-то махал рукой издалека, и для вспышки чужой радости достаточно было лишь кивнуть в ответ.
Человек умирал на колу. Действительно, бродяга. И без того, видать, полудохлый, он, не провисев еще и часа, уже готовился отдать концы. Вокруг собрались тинэйджеры, тыкали палками, жадно забирали силу, сколько умели. Умели они пока что немногое. Большая часть боли проходила мимо молодняка, старшие выбирали ее, походя, и отправляли дальше.
Воздух звенел.
Миновав почтительно расступившихся подростков, Зверь подошел к умирающему. Боль. Смешная боль. Слабенькая. Бродяга сломался раньше, чем острие вошло в его тело.
— Умри, — разрешил Зверь.
И человек умер.
Зверь обернулся к толпе. На него смотрели. Сколько глаз? Сколько их здесь вообще? Он забрал их игрушку, их жертву, их добычу. Он — хозяин.
Хозяин?
О, да! Ни один, ни один из них не осмелится спросить: по какому праву ты сделал это, Вантала?
Власть. Тень власти. Лишь намек на то, что он получит, взяв Санкрист. Взяв то, что принадлежит ему по праву.
Зверь улыбался.
Сколько их здесь? А, не важно.
Он раскрылся, отдавая им посмертные дары, отдавая жизни, так это называется здесь. Сто, двести, пятьсот, тысячу… Он не считал. Жизни, оцененные по категории экстра.
Синими стенами поднялся к небу свет пентаграммы.
Выли. Сотнями глоток выли, рычали. И опускались на колени. Один за другим, ряд за рядом, на колени, склоняли головы — бритые, хайрастые, со скромными косичками и панковскими гребнями, выкрашенными в ядовитые цвета. Такие разные. Такие одинаковые.
Такие смешные.
— Вантала…
Не имя — молитва. Не кличка — клич. Рокот множества голосов, дрожь земли под ногами.
— Вантала.
— Меня зовут Эрих, — будничным голосом напомнил Зверь, — встаньте уже, я и так знаю, что вы меня любите.
А утром было утро. Краешек черного солнца на забелевшем небе. Палатка и спальный мешок. И женщина рядом. Сойка. Ее так звали — Сойка. Интересная девчонка, она умела свистеть так, что незащищенный человек и помереть мог. Мозги взрывались. Вот только нечасто попадались здесь незащищенные.
Сойка была живой. Одна из немногих живых вампиров. Даже среди подростков больше половины уже хотя бы по разу, да были убиты. А Сойка была живой, и поэтому теплой. И Зверь выбирал ее, когда нужна была женщина. Ее одну, несмотря на то, что желающие находились всегда. Собственно, именно потому, что желающих было с избытком. Не хватало еще обзавестись здесь гаремом. Коран вон уже кто-то пишет. Как бишь там оно называется… слышал ведь краем уха. «Слова Ванталы», что ли?
Мухаммед недоделанный.
Сойка была теплой. И Зверь не спешил вылезать из спальника. Лежал себе, уткнувшись подбородком в ее светловолосую макушку, слушал тихое сопение. Горячее дыхание щекотало кожу.
Зверь улыбался. Получилось. Кажется, получилось забыть.
О ней…
Проклятье!
Он осторожно выбрался в утреннюю знобкую свежесть. Быстро оделся. Тишина вокруг. Спят все. Вампиры — твари ночные, днями предпочитают прятаться. Хоть и не вредит им здешнее солнце, а против инстинкта не попрешь.
— Ты уже уходишь? — сонно спросила Сойка и села в спальнике, потирая глаза. Такая забавная, растрепанная, светлые короткие волосы торчат во все стороны, как соломинки из снопа.
— Пора, — Зверь завязывал шнурки на кроссовках.
Хорошая привычка — держать в багажнике Карла сменную одежду. А Серп даже расстроился слегка, когда Зверь вчера влез в привычные джинсы. Идея смокинга в Песках ему явно понравилась.