И надо бы испугаться. Потому что, чего там понимать — Агар не молчал, а, может, и не Агар, информация ушла, просочилась, расползлась нефтяной пленкой. Останься, Зверь, и жди, жди, пока придут за тобой… Надо бы испугаться. Но вместо страха лишь облегчение: не нужно уходить. Не нужно уходить сейчас.
— Садитесь, — предложила она с улыбкой, — если уж на то пошло, этикет предписывает мне стоять в вашем присутствии. Впрочем, вы, слава богу, пока что чужды этих правил. Дурацких. Я вам нравлюсь, принц?
— Нет, — ответил Зверь без раздумий, — я не смог бы уйти сейчас, потому что уйти, значит не увидеть вас больше. Понятие «нравиться» этим эмоциям не отвечает.
— Я красива?
— Да.
— Как? — она села напротив, так, чтобы смотреть прямо в глаза, чуть наклонилась вперед: — я красива, как огонь, как пожар в степи, как извержение вулкана?
— Как город, залитый напалмом, — Зверь улыбнулся, — вы ведь видели Содом и Гоморру? Горящие люди выбегают из домов, выпрыгивают из окон, бьются на земле, пока не умрут. Да и степной пожар оставляет за собой только выжженную землю и мертвых животных. Про извержение лучше не вспоминать. А вас, что, принято сравнивать со всей этой… гхм… безобразием?
— Вообще-то, да, — она наклонила голову, разглядывая его, — я знаю, вы не любите огня. С чем же сравните меня вы?
— А надо? Соломона мне все равно не переплюнуть.
— Он воспевал царицу…
— Он воспевал Вас, госпожа.
— Откуда вы знаете?
— Песнь песней я помню. Вас — вижу. Если раньше у меня были сомнения, теперь они рассеялись окончательно.
— Вы совершенно не умеете делать комплименты, — она стянула сетку с волос и черные пряди рассыпались по плечам, блестящим потоком растеклись по подушкам, — а женщины любят, когда им рассказывают об их красоте.
— Я не люблю женщин, — честно сказал Зверь, — вы красивы, но дело ведь не в этом.
— В чем же?
— Во взгляде. Слишком резкий контраст между отточенной безупречностью и настоящим безумием. Я не могу прочитать вас, я боюсь даже пробовать. Вы и сами, наверное, не умеете читать себя.
— Не умею, — сумасшедшие блестящие зеркальца были совсем близко, — и тоже боюсь пробовать. Он сам, когда создавал меня, не представлял, что у Него получится. Как мне лучше называть вас, принц? Ваше высочество? Или, может быть, Вантала? Или Зверь? Или Волк? Вольф, на привычном вам языке. Или Эрих? Сколько у вас имен? Больше, чем у многих демонов. Есть среди них хоть одно родное?
— Зверь, наверное, — он пожал плечами, — Эрих, не то, чтобы мое, но я привык на него отзываться. Волком называет меня… Невилл. А Вантала — это дурацкая кличка.
— Одинокий волк. Романтика.
— Глупость, — Зверь фыркнул, — госпожа моя, вы вправе считать идиотом меня, но пожалуйста, не подстраивайтесь сами под этот уровень.
— Смотреть на меня приятнее, чем слушать?
— Смотреть на вас — наслаждение на грани пытки, слышать вас… — Зверь раскрыл ладони, пальцы его подрагивали, — нисколько не веселее, — он улыбнулся, — а глупости, которые вы говорите, по чести сказать, просто отшелушиваются. Проходят мимо сознания.
— Вот как? — она наконец-то откинулась на подушках, Зверь перестал видеть свое отражение в блестящих озерах глаз и вздохнул… с облегчением? Или разочарованно? — я красива, а красивая женщина должна быть глупенькой, это добавляет прелести.
— Великая Тьма, — пробормотал Зверь, — да, госпожа моя, вне всякого сомнения, вы правы.
— Я вызываю желание? У вас. Насчет других я уверена.
— Сейчас — нет.
— Почему?
Наконец-то в ее голосе послышались искренние нотки. Настоящее, не наигранное изумление. А глаза, диковатого разреза черные омуты, округлились удивленно и обиженно.
— Потому что гормональный всплеск у меня был две недели назад, — безжалостно объяснил Зверь, — и еще минимум две недели я легко обойдусь без женщины.
— Но я не просто женщина!
— В любой из них есть капелька Лилит.
— А я — Лилит!
— Вас задевает то, что я не хочу ваше тело? — уточнил Зверь, — или то, что я не хочу его хотеть?
— Меня задеваете вы, — острый ноготок чертил узоры на бархате подушки, — это полог, Зверь, или вы действительно ничего не чувствуете?
— Заело самолюбие, — он встал, поклонился легко, — госпожа моя, оно того не стоит. Вы — человек, а я — нет. Разные виды. Это с любой стороны было бы скотоложством, не находите?