Сергей Николаевич представил Есенина, назвал его молодым многообещающим поэтом. Пришвин внимательно посмотрел на него, но не высказал, в отличие от многих, нетерпеливого желания тотчас же послушать стихи. Более того, он тут же, в первые минуты знакомства, посоветовал Есенину попробовать силы в прозе.
— Стихи — стихами, это — святое дело, — дружелюбно, доверительно, как своему ровеснику, сказал Пришвин, — но вы и о прозе не забывайте. Не зря умные люди давно уже приметили, что первейшая проза как раз и создаётся поэтами. «Героя нашего времени» поэт Лермонтов сотворил. Поэт Некрасов прозой не брезговал. А в наше время? Максим Горький со стихов начинал, а в какого великолепного прозаика вымахал! Поэт Брюсов выступил с превосходной прозой — романом «Огненный ангел ». Бунинскую прозу я ставлю выше бунинских стихов, хотя и стихи его отменны.
И, уже обращаясь не только к Есенину, но и к Кошкарову-Заревому, Пришвин сделал признание:
— Моя родина не Елец, где я родился, и не Петербург, где живу; если хотите знать, моя подлинная родина — это непревзойдённая в простой красоте, доброте и мудрости повесть Пушкина «Капитанская дочка». — И повторил свой совет Есенину: — Пишите, юноша, прозу. Берите пример с величайшего из поэтов — Пушкина!
Есенин крепко запомнил и самого кряжистого бородатого Пришвина, и его неожиданный совет.
Впоследствии он много раз вспоминал о пришвинских советах.
Когда поездка в Петроград стала для Есенина жизненной необходимостью, он не раз представлял себя, робкого и стеснительного, в роскошном — с лепными потолками — редакторском кабинете какого-нибудь столичного издания — «Биржевых ведомостей», «Ежемесячного журнала», «Русской мысли», «Северных записок». Редактор, в очках с золотой оправой, в широкой траурно-чёрной бархатной куртке, лениво читает его сельские стихи, вздыхает и говорит, словно повторяя пришвинские слова:
— Н-да... Стихи... Мы их, знаете, изредка печатаем, чтобы при вёрстке заполнить пробелы. На подвёрстку, скажу вам, печатаем. А нужна нам, по совести говоря, трезвая проза. Нет ли у вас, молодой человек, прозы?
После долгих размышлений Есенин решительно засел за повесть. Вот они перед ним, его первые прозаические черновики. Уже выбор заглавия будущей повести вызвал немало затруднений. Требовалось озаглавить повесть кратко, лучше всего одним выразительным словом, поэтично, содержательно, чтобы оно охватывало и суть, и тональность, и языковую окраску повести. У Есенина с детских пор были любимые краски, чистые, цельные, беспримесные тона: белый — цвет снега, цветущих яблонь, берёзовой коры; синий — цвет неба, озера, дыма от костра; малиновый — цвет зари, революционных флагов, дикого мака да и самой малины, сладкой и душистой лесной ягоды. И любимые слова были у него: отдельно взятые, вне текста, вне строки, таящие образ в самой своей первооснове, в звучании, в тональной окраске — Россия, Русь, берёза, поле, луг, заря, озеро, яр...
Есенин любил перебирать эти любимые слова — их было не так уж и мало, — и пробовать, ощупывать их на слух, на цвет, на вкус.
Вот одно из любимых слов — «яр»!
В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимир Даль посвятил слову-понятию «ярый», откуда и производится слово «яр», чуть не две страницы убористого шрифта. Есенин не раз вчитывался в них в библиотеке.
И Есенин твёрдой рукой вывел на бумаге заглавие своей повести «Яр». Лучшего, пожалуй, не придумать! Название «Яр» перекликается с таким огненным словом, как «ярость». А повесть он задумал о том, как помещик, самодур и кровосос, довёл трудолюбивых, совестливых, мирных крестьян до ярости, до бунта.
Есенин писал свою первую повесть не с первой страницы, а отдельными кусками, краткими, драматическими сценами, лаконичными эпизодами, хотя все до единого образы действующих лиц он представлял себе живыми, имеющими свой характер, свой язык, свою манеру вести себя и достоверная событийность повести была много раз обдумана во всех подробностях.
Есенин мысленно видел и чувствовал своих героев-мужиков, их обыденную жизнь, их взаимоотношения с помещиком, их горе, нужду, безвыходность их положения, оно и довело их до ярости, до оправдания физической расправы над ненавистным помещиком.
Несколько кусков повести было уже вчерне написано. Сегодня Есенину не терпелось написать, хотя бы скомканно, в первом варианте решающую сценку расправы крестьян со своим мучителем.
«...Однажды утром в село прибежал с проломленной головой какой-то мужик и рассказал, что его избил помещик.
— Только хотел орешину сорвать, — говорил он, — как подокрался и цапнул железною тростью.