— Хорошо, — ответил Есенин тоже с тоской и тоже с прикрытой решимостью.
— С Богом! — крикнул Александр Никитич и в темноте направился к выходу.
Дверь хлопнула громко и отрывисто, точно выстрел. Как бы сражённый этим выстрелом, Есенин повалился на кровать. Утомлённый думами, измотанный, исстрадавшийся, он уснул не раздеваясь. Во сне он видел себя мальчиком и плакал.
Наутро он встал рано. Сложил в наволочку рубашки, книги и рукописи и, в последний раз оглядев голые стены, покинул своё пристанище. Во дворе было пусто и тихо, всё ещё спали. Только дворник шаркал метлой, сбивая с булыжника пыль.
Есенин заранее придумал выход из создавшегося столь бедственного положения. Он подойдёт к воротам типографии и подождёт Воскресенского, тот наверняка что-нибудь надумает, подскажет, поможет. Если же не удастся встретить его, то пойдёт к Николаю Сардановскому — друг детства приютит на время; деньги, заработанные у Крылова, он станет экономить. Там — будущее. А будущее кто предскажет?
Есенин остановился в сторонке от входа в типографию, присматриваясь к людям; они торопились, чтобы вовремя занять своё рабочее место. Женщины, прежде чем войти в помещение, открывали сумочки и наспех заглядывали в зеркальца, поправляя причёски.
Одна из них задержалась. Вглядываясь в Есенина, улыбнулась, молоденькая, привлекательная: губы пухлые, глаза сощурены, волосы подстрижены коротко.
— Вы кого-нибудь ждёте? — спросила она, не переставая улыбаться.
— Воскресенского, — ответил Есенин. — Он корректор.
— Владимир Евгеньевич? По-моему, он куда-то уехал... А что у вас в наволочке?
— Книги, тетради... — Настроение у Есенина упало. — А надолго он уехал?
— Не знаю. Он никогда нам не говорит. А вы что, учитесь?
Есенин ответно улыбнулся, отмечая её настойчивое любопытство.
— Нет ещё. Только собираюсь.
— Вы приезжий?
Он кивнул.
— Откуда же?
— Из рязанского села.
— Смешной вы какой! Книжки и тетрадки в наволочке...
Они не заметили, как приблизился Воскресенский; тот удивился, узнав Есенина.
— Сергей Александрович! Что вы тут делаете?
— Жду вас.
Девушка взглянула на Воскресенского; она не переставала улыбаться.
— Вы уже вернулись, Владимир Евгеньевич?
— Ещё и не уезжал, Аня.
— До свиданья, село рязанское! — крикнула Есенину девушка и побежала к двери, обернулась. — Книги в наволочке. Первый раз вижу! — И засмеялась, скрываясь в помещении.
— Кто это? — спросил Есенин.
— Понравилась? — спросил Воскресенский.
— Забавная.
— Аня Изряднова. У нас в корректорской работает. Что-нибудь случилось, Сергей Александрович?
— Плохо, Владимир Евгеньевич, — сказал Есенин. — Всё плохо.
— Ну-ну, не падайте духом и в панику не вдавайтесь.
— Поссорился с отцом. Уволился из мясного магазина, отказался поступать в институт. Всё это одновременно, сразу, внезапно. Отец согнал с квартиры. Сказал: иди к господину Воскресенскому и к его дружкам-шаромыжникам, они тебе помогут, с ними ты быстро сядешь за острожную решётку.
— За острожную решётку, говорите? Он, пожалуй, догадлив. В наше время попасть в острог проще всего... — Воскресенский задумался, видимо что-то решая, потом сказал: — Посидите тут на скамеечке. Я скоро выйду.
Было ещё рано, но солнце уже грело горячо — день обещал быть жарким.
7
От типографии к Садовникам Есенин и Воскресенский прошли пешком. Сторонились окриков извозчиков, обходили толчею на трамвайных остановках. Есенин едва поспевал за корректором.
— Куда мы идём, к кому? — спросил он наконец.
— К тем, кто вам сейчас необходим, — ответил Воскресенский. — Вы слышали что-нибудь о Суриковском литературно-музыкальном кружке?
— Нет.
— Кружок этот объединяет писателей и поэтов из народа. Самоучек. Начинающих... Я думаю, что ваше место там.