– Никто не смеет называть меня трусом.
– Смотрел «Назад в будущее», – догадалась прокурорша.
Он сначала удивился, затем сообразил, что киноманка, должно быть, имеет в виду какой-то фильм.
– Нет, – криво ухмыльнулся Джеймс. – Но наверняка с удовольствием посмотрел бы.
– Рафферти…
– Я не стану спать с тобой, Хелен. Потому что завтра утром меня здесь не будет, а ты заслуживаешь лучшего, – отрезал он, стараясь говорить ровно и бесстрастно.
– Разве нельзя позвонить начальнику и попросить еще несколько дней?
– Нет, – поморщился Рафферти невероятному предложению.
– Но ведь можешь же ты опоздать на самолет?
– Я прибыл сюда не на самолете.
– Тогда как ты сюда попал? – рявкнула зануда. – И, если на то пошло, раз мы уже установили, что ты не адвокат Билли, то чем ты зарабатываешь на жизнь?
Рафферти молча смотрел на настырную девицу. Ни единой живой душе он не говорил правду, как ни велик был соблазн. Но понимал, что если сейчас не признается и не откроет, кто он и куда исчезает, то никогда не сможет окончательно оттолкнуть мисс Эмерсон.
Глубоко затянулся сигаретой, собираясь с духом.
– Я ничем не зарабатываю на жизнь, дорогая, – заявил Джеймс. – Последние шестьдесят четыре года.
Глава 8
На мгновение Хелен замерла. В спальне царила темнота, только ранние утренние лучи робко пробивались сквозь тонкие шторы, слегка освещая комнату, но выражение лица Рафферти скрывал полумрак. Хотя это ничего не меняло. При всем своем обаянии Рафферти не отличался откровенностью и открытостью. Даже при ярком солнечном свете вряд ли удалось бы прочитать его мысли.
– Опять увиливаешь? – ровно спросила прокурорша. – Твое заявление абсолютно бессмысленно.
Джеймс уже пожалел о вырвавшихся словах, а Хелен гадала, что произойдет, если она откинет покрывало в сторону. На ней заношенная футболка, используемая в качестве ночной рубашки, однако, помня, что Джеймс высоко оценил ее ноги, она задрала подол как можно выше. Впервые в жизни мисс Эмерсон хотела мужчину, хотела Рафферти. Хотела показать ему всю себя, хотела отдаться с любовью и нежностью.
Но он испугался. Этой самой любви и нежности, хотя во взгляде сверкали страсть и непонятная мрачность. Хелен вдруг поняла, что не в силах посмотреть в проницательные глаза, так что натянула одеяло и стала ждать.
– Я приготовлю кофе, – процедил Рафферти. – Если интересуют подробности, расскажу. Правда, боюсь, ты мне не поверишь.
– Ну… не знаю, – протянула Хелен. – В свое время я выслушала множество невероятных историй. Попробуй испытать меня.
Предложение повисло в воздухе, обычная насмешливая улыбка так не мелькнула на губах Рафферти.
– Я приготовлю кофе, – повторил он.
– Кофе в зернах, если таковое имеется, лежит в морозилке.
– Почему в морозилке? – безучастно спросил Джеймс.
– Так зерна дольше сохраняют свежесть.
– Разве кофе больше не продают молотым?
– Гораздо вкуснее, если молоть самому.
– А я-то вообразил, что так легче, – пробормотал он.
– В смысле?
– Управляться на кухне, – буркнул Рафферти и вышел, закрыв за собой дверь.
Хелен поспешно надела выцветшие джинсы и старую футболку, потом направилась на кухню. Рафферти нашел кофе в зернах, но смотрел на пакет с опаской.
– Не вижу кофемолки.
Она махнула на электрическую, но он, кажется, ничего не понял. Джеймс не застегнул рубашку, оставив открытой твердую мускулистую грудь. Кожа была покрыта загаром, и Хелен снова почувствовала неудержимое желание выяснить, откуда явился этот субчик. И куда собирается.
Не говоря ни слова, забрала у неумехи зерна и с нарочитой сосредоточенностью принялась готовить кофе. Подождала, пока жидкость закапает в сосуд, затем повернулась к Рафферти, пытаясь найти место, где можно безопасно сфокусировать взгляд. Соблазнительная грудь слишком отвлекала.
– Где ты так загорел? – спросила Хелен, не в состоянии подавить любопытство.
«Интересно, выгоревшие волоски грубые или мягкие на ощупь?»
– Во Флориде. Побывал там в свой последний январь.
– И куда направишься, когда покинешь Чикаго? И где ты живешь?
Он покачал головой. Кухня была огромной, но, когда Рафферти заполнял собой пространство, съеживалась до крошечной. Кофе медленно капал.
– Поиграем в «Двадцать вопросов»? – рявкнула прокурорша. – Или соизволишь ответить?
Тепло в мужских глазах исчезло, остался только холодный мрачный сарказм.