— Здравствуй. Есть дело.
— Ну заходи.
Через полчаса в номер вошел Илья Ханукашвили — модно одетый молодой человек лет тридцати двух.
— Я собирался сегодня выехать к тебе в Каунас. Нужен «нашлайте», — прямо с порога начал он.
— Сколько?
— Двадцать тысяч метров.
— Условия оплаты?
— Разумеется, прежние — пятьдесят копеек за метр.
— Хорошо, — ответил Юргайтис. — Неси письмо.
На следующий день Илья Ханукашвили принес письмо Московской швейной фабрики «Сокол» в адрес Каунасского шелкового комбината имени Зибертаса. Из письма следовало, что швейная фабрика, являясь получателем фондовой ткани, отказывается от двадцати тысяч метров «нашлайте» в пользу Министерства путей сообщения СССР.
Казис внимательно прочел документ и, удостоверившись в подлинности подписей и печати, спросил:
— Договоренность с железнодорожниками имеется?
— Конечно. Вот письмо торгового отдела Всесоюзной торгово-снабженческой конторы «Трансторгснаб». А вот и аванс, — продолжал Ханукашвили и вручил Казису пять тысяч рублей. — Остальные пять передам, как только отгрузите товар.
В тот же вечер Ханукашвили устроил в честь своего друга Казиса роскошный банкет в ресторане гостиницы «Минск». Были приглашены еще несколько человек, участников межреспубликанской ярмарки, и в том числе представительница Ленинградского объединения «Первомайская заря» Эльвира Петровна Горшанская. Илья явился в новом костюме цвета маренго и с бриллиантовым перстнем на правой руке.
Банкет прошел весело. В промежутках между тостами обсуждались деловые вопросы.
— Ах, эти фонды, — прикрыв глаза и покачивая головой, сетовала Горшанская. — От некоторых артикулов я бы с удовольствием отказалась. Ведь есть большая экономия ткани...
— Зачем отказываться от фондов? Лучше передай их Илье, — предложил Казис.
— Да... Но я же не имею права...
Воспользовавшись тем, что гости пошли танцевать, Казис шепнул Илье:
— Есть возможность еще добыть дефицит. Хочешь?
— Конечно! Какой может быть разговор?
— Тогда поговори с Эльвирой.
Ханукашвили тут же, в ресторане, договорился с Горшанской встретиться утром в номере Казиса.
Свидание состоялось. Не выясняя, какую именно ткань, в каком количестве и на каких условиях объединение может передать ему, Илья вручил Эльвире Петровне письмо Московской центральной торгово-закупочной базы Главугольурса Министерства угольной промышленности СССР, адресованное Ленинградскому объединению «Первомайская заря», являющемуся фондодержателем ткани. В письме содержалась просьба дать указание предприятиям-изготовителям — Каунасской шелковой фабрике «Кауно-аудиняй» и Каунасскому шелковому комбинату имени Зибертаса — отгрузить на базу Главугольурса фондовых тканей на сумму двести тысяч рублей.
— Столько я не могу передать, — ответила Горшанская, прочитав письмо.
— А сколько?
— Примерно на восемьдесят тысяч рублей с «Кауно-аудиняй» и на пятьдесят тысяч с Каунасского комбината.
— Сколько вам платить?
— А сколько дадите?
— Два с половиной процента от общей стоимости.
Горшанская тут же прикинула сумму — больше трех тысяч рублей.
— Я согласна, — кивнула она и пообещала к вечеру передать Ханукашвили два письма — на фабрику «Кауно-аудиняй» и на комбинат имени Зибертаса. Ханукашвили тотчас же рассчитался с Горшанской, передав ей в присутствии Казиса 3250 рублей. Вся сделка заняла несколько минут.
После ухода Горшанской Ханукашвили спросил Казиса:
— Нельзя ли ткань «Первомайской зари» заменить на артикул 92511? Она не подходит мне по конъюнктуре.
Тот задумался.
— За изменение ассортимента заплачу отдельно.
— Хорошо, — угодливо ответил Казис. — Сделаю.
За это «сделаю» Ханукашвили передал ему сберегательную книжку на предъявителя с вкладом 1500 рублей.
Итак, согласие об изменении ассортимента и отгрузке базе Главугольурса дефицитной ткани за счет фонда объединения «Первомайская заря» было достигнуто. К вечеру Горшанская занесла в номер Юргайтиса и отдала ему для Ильи два обещанных письма, подписанных ею за директора объединения. В тот же вечер Казис встретился с Ханукашвили в ресторане гостиницы «Украина» и передал ему одно письмо — в адрес фабрики «Кауно-аудиняй», а второе, адресованное комбинату, он, как представитель этого комбината, оставил себе.
— Когда приедешь к нам? — спросил он на прощанье.