Дверь в комнату распахивается, отрывая от печальных воспоминаний.
— Дедушка, привет, я… — девочка-подросток в зеленых шортах замирает на пороге, уставившись на Магнуса. — Ой, а я вас знаю.
— Элли! — одергивает внучку нефилим.
— Я… попозже загляну, — девочка пятится спиной к выходу, все еще не отрывая от Магнуса взгляда. Она вылетает за дверь, и радостный крик: «Мама, представляешь, кто там сидит?!» слышат все в доме.
Он не сдерживает усмешки:
— Она очень похожа на свою бабушку.
— Ты не один так говоришь. Все смеются, что дочери пошли в меня, а внуки в мою жену, чтобы ей не обидно было.
Они смеются и чувствуют, как спадает напряжение. Нефилиму нравится говорить о своей семье, выспрашивать у Магнуса подробности его жизни, и они увлекаются настолько, что старик и не замечает, как проходит целый час. Магнус все чаще поглядывает на часы над кроватью.
— Тебя там ждут?
— Да.
Легкий оттенок боли мелькает в глазах сумеречного охотника.
— Тогда не буду задерживать. Только Магнус… Передавай ему привет, хорошо?
Бывший верховный маг Бруклина выходит из большого дома Эрондейлов, и обнимает за плечи высокого темноволосого юношу.
— Сходил бы ты к брату, Александр. Он не продержится долго.
Алек Лайтвуд прижимается ближе, надеется, что Магнус не заметит, как дрожат руки. Он не думал, что вернуться будет настолько сложно.
— Знаю, Магнус, — хрипло выдыхает он. — Я просто не могу. Не могу видеть его таким, не могу смотреть, как жизнь покидает еще одного любимого человека.
Магнус крепче прижимает своего нефилима к себе. Он знает, как тому было тяжело смотреть на старение друзей и родных, как сильно смерти всех близких подкосили его. Мариза, Роберт, Саймон… Изабель стала последней каплей. Сразу же после похорон Алек понял, что должен уехать так далеко, насколько это возможно. На следующий день портал унес их на другую сторону земного шара.
Каждый раз, смотря на такого потерянного Алека, Магнус начинал думать, что зря предложил любимому бессмертие. Тот же лишь крепче его обнимал и упрямо сжимал губы.
— Он скучает, Александр. И ты скучаешь тоже, как бы ни пытался это скрыть, — Магнус легко целует искусанные губы. — Второй этаж, первая дверь справа.
Алек Лайтвуд понимает, что вернуться сюда было плохой идеей. Плохой, но необходимой. Он благодарно смотрит на Магнуса, прежде чем быстрым шагом направиться к крыльцу.
Часть 3. Шамдарио
Целуй ее.
Пытайся доказать, что это не любовь. Считай, что нас друг с другом ничего не связывает. Разные люди, разные судьбы, разные дороги, по которым мы идем. Они параллельны, Мэтти. Вроде бы проложены рядом, но нигде не пересекаются.
Целуй ее. Не любовь, просто до дрожи в коленках хочется прижать человека к себе и не отпускать.
Целуй ее. Не любовь, просто чтобы вызвать твою улыбку я готов на многое.
Целуй ее. Не любовь, просто в те редкие мгновения после рассвета, когда ты спишь рядом, я считаю родинки на твоей спине.
Так бывает, Мэтти, не правда ли?
Знаешь, прошлой ночью Шелби увидела засос на моей груди, но ничего не сказала. Лишь грустно улыбнулась. А у меня ком в горле встал, когда я понял, что не могу посмотреть в глаза собственной жене, ведь тут даже оправдаться никак не получится. Моя Шелби, мой родной человечек… Она славная. И я любил ее.
Любил, слышишь?
Считал, что это навсегда, пока ты не появился. В первую же нашу встречу ты запустил таймер, отсчитывающий секунды до падения моей жизни в тартарары. Первой улыбкой проник в кору головного мозга, запустил свои щупальца под кожу, отравил кровь. Первым касанием заставил потерять голову.
Я не думал, что так бывает, Мэтти. Но ты просто был рядом, а я влюбился… Как подросток влюбился, представляешь? И это в тридцать четыре года, когда взрослый, разумный, когда вроде как здравомыслящий. Когда даже не гормоны, а нечто большее. Да, я помню, что не любовь. Помешательство какое-то.
Каждый день я задыхался. Смотрел в твои глаза и тонул в них, глуша желание вдохнуть немного воздуха. Или этого желания и вовсе не было? Легкие горели, а по ребрам изнутри что-то скребло, но я привык. Привык достаточно быстро, и заглушил бы это сумасшествие, поборол бы желание хоть раз прижать к себе вне съемочного процесса.
Сжать зубы до гребаного хруста и впиться ногтями в ладони не так уж и сложно.
Но напомнить тебе, что ты сам все испортил?
И губы на губах были твоей идеей. И мягкий шелк нежных слов, и глаза в глаза, и ласковая улыбка. Я бы прожил без страстных ночей с тобой, без мгновений, наполненных счастьем. Если бы знал, что ты решишь отобрать все это быстрее, чем подарил, я бы предпочел задыхаться в одиночку.