Такое категорическое заявление секретаря было неожиданным для Дмитрия. Он хотел возразить ему, но Колокольников, видимо, куда-то торопился и бросил на ходу:
— Так что готовься, Полевода, на днях созываю комитет.
Гремела радиола. Посредине зала лениво шаркали ногами несколько пар. Вид у танцующих был постный. Казалось, они не веселились, а, как автоматы, выполняли надоевшую, неинтересную работу. «И что за удовольствие так танцевать? — с досадой подумал Дмитрий и стал разыскивать глазами Павлика. Ему хотелось видеть его, а зачем, он и сам не знал.
На прислоненных к стене стульях, пришитых реей вплотную друг к другу, со скучающим видом сидели девушки. У радиолы дежурил, меняя пластинки, Звонцов. На нем был диковинный, в ярких узорах, свитер, узкие, грязно-желтого цвета, брюки, чуть не лопавшиеся на толстых ногах, и остроносые лакированные туфли. Можно было подумать, что Пышка собрался выступить на сцене в какой-то необычайной роли. Он то отходил от радиолы, притопывая, комично вихляя толстыми бедрами и выворачивая поочередно носки и пятки, то снова подходил к ней. Благодаря его стараниям, радиола не умолкала ни на минуту. Надрывные звуки саксофона перемешивались с хаотической сухой дробью барабана и трагическими завываниями.
Несколько девушек, пошептавшись, поднялись и торопливо направились к выходу. Полевода наконец-то увидел Прудника. Он шел со сцены вместе с директором Дворца и что-то горячо доказывал ему, резко взмахивая рукой. Дмитрий подошел к ним.
— …Я разрешил Звонцову только проиграть пластинки. Это самая что ни на есть свежина. Пусть молодежь послушает. Отставать от моды не годится. Молодежь должна быть всегда впереди. Это тебе хорошо известно, товарищ Прудник, — не то с усмешкой, не то серьезно сказал директор.
— Мода моде рознь. А преклоняться, — запальчиво возразил Павлик, — тем более перед такой дрянью, — метнул он злой взгляд в сторону радиолы, — нам негоже. К тому же сегодня вечер вальсов. Вы сами объявили об этом. А теперь полюбуйтесь: молодежь уходит.
С каждой минутой в зале становилось все меньше людей.
И вдруг, заглушая радиолу, Павлик резко захлопал в ладоши:
— Внимание! — выкрикнул он. — Прошу не расходиться. Сейчас начнем наш вечер по программе.
Все в нерешительности остановились у входной двери. Павлик взглянул на Полеводу и добавил, улыбаясь:
— В вечере примет участие наш пианист-любитель Дмитрий Полевода.
Зал разноголосо загудел, зааплодировал. Но радиола продолжала греметь.
Прудник решительным шагом направился к Звонцову. Вслед за ним пошел и Дмитрий. Подойдя к радиоле, Павлик со злостью выдернул из розетки штепсель, сказал:
— А ну, приятель, уматывай-ка с этой своей… западней отсюда. — Снял с диска пластинку и небрежно бросил ее на столик.
Пышка, не ожидая такого налета, сначала было опешил, но быстро обрел свой независимый вид.
— Ты швыряйся потише, — пригрозил он, — за пластиночки золотой валютой плачено.
— А где брал валюту?
— Не я, другие платили.
— А ты?
— Свои трудовые выложил.
— Вот и крути их у себя дома, — сказал Павлик и потянулся к пластинкам. Пышка перехватил его руку.
— Дикарь! Да ведь это самое передовое, что есть сейчас в танцевальной музыке, — искренне возмутился он и, презрительно скривив губы, добавил: — Отсталый элемент, пещерный человек.
Прудник вырвал руку, готовый броситься на Звонцова, но Полевода стал между ними.
— Уходи, Эдька, подобру-поздорову, — с трудом сдерживая себя, посоветовал он. — Сегодня вечер вальсов, объявление небось читал?
Звонцов молча посмотрел на него. В его взгляде Дмитрий прочел презрение и ненависть. Он ждал, что Пышка сейчас со злостью скажет «вражина», и весь напрягся, словно перед ударом.
Но Звонцов вдруг упавшим голосом обиженно проговорил:
— Мне директор позволил, чего пристали в самом деле. Можете спросить…
На шум подошел директор. Он разрешил спор просто: отвел для проигрывания новых пластинок свободную комнату. Пышка, собрав свое добро, с независимым видом вышел из зала в сопровождении небольшой группы приятелей.
В этот вечер Дмитрий играл много. Записки с заказами то и дело падали на клавиши рояля.
После танцев они с Павликом вышли в вестибюль. Откуда-то со второго этажа доносились звуки джаза.
— Ты не знаешь, Звонцов — комсомолец? — спросил Павлик.
— Давно. Еще в девятом классе вступил.
— А я, представь, не знал. Голобородько, оказывается, тоже комсомолец. Вот чудасия…